— Пойдем… прогуляемся…
Он задыхался. Она быстро закивала. Ее щеки горели малиново.
— Подожди. Только я надену шубку. Она за шкафом с бутылками.
Она вылетела из шкафа навстречу ему уже в коротеньком овечьем тулупчике, немного потрепанном, с клеймами и печатями армейских кастелянов. Ого, трофейный. Нет, наш, армейский. Вон и нашивки русские.
Он выхватил из кармана балахона револьвер и приставил к ее виску. Он вроде как шутил. Лицо его перекосилось. Она бесстрашно заглянула ему в лицо. Эти губы только что целовали ее.
— Ну, убей меня. Убей!
— Жирно будет сразу.
Он криво улыбнулся. Он не понимал, что с ним творилось. Он шутил?! Возможно. Пусть она засмеется. Засмеется громко. Тогда он поверит, что он пошутил. Она не смеется. Это — правда?!
— Не здесь, — сказала она, и припухший, еще не остывший от поцелуя рот дрогнул, — пойдем скорей. На волю. На ветер. Там… танк покалеченный стоит. Здесь тоже были бои. Его подорвали. Он горел. Он стоит за гостиницей… там нужник и вольера для кроликов… Кроликов всех съели. Я сама готовила из них жаркое на кухне. Я буду любить тебя в тени танка. А потом ты убьешь меня.
Да она не шутит. Она серьезно. О Господи.
— Согласен, — сказал он ледяным голосом. Сердце его под бляхами балахона звенело и танцевало. Он наклонился, поднял автомат с полу. Ремень прорезал ему плечо. Так же резал плечо Бог ремень, когда Он волок Крест на Лысую гору. Что, тяжело Ему было?! Откуда тебе знать.
Пары, натанцевавшись, обнимались в углах прокуренной залы, лежали, схватившись друг за друга, на полу. В тепле. Им тепло. А они сейчас пойдут на холод. Юргенс подтащил Кармелу к окну. Прыгай. Из окна — в ночь. Ты же ловкая. Ты тоже ловкий. Кто кого переловчит. Кармела, твердо ступая по исхоженной с отрочества дороге, пошла вперед, он — за ней, снова вытянув револьвер, наставив дуло ей в затылок. Громадный танк маячил в отдаленьи. Заслонял непроглядной тушей небо и звезды. Обгорелый ствол пушки был нацелен в зенит, будто мертвый танкист хотел расстрелять Большую Медведицу.
Слева от танка висела красная Луна, справа — синяя. Их опять две. Проклятье. Их лучи скрещивались, и окалина брони отсвечивала зеленым.
Кармела остановилась прямо перед пушкой. Звезды густо сыпались на нее. Она страшно дрожала.
— Раздевайся, — сказала.
Сбросила с горла черную мантильку на острия камней, расстегнула тулуп. Сильными, привыкшими к щеткам и тряпкам пальцами разорвала муар платья сверху донизу — от горла до колен.
