Юргенс, весь в лэйблах, гвоздях, цепочках и заклепках, в фирменных тугих штанах, подошел к антифону, и малышка взяла зажженную свечу, протянула с улыбкой ему.
«Возьмите», - а сама на него завороженно смотрит.
Он сделал шаг к малышке и подхватил ее на руки. Регент крестился, косился, усмехался. Старухи кричали: «Сатана, Сатана!.. Изыди, изыди!..» Он нес девочку к выходу на руках, и гладкое, молодое, еще без шрамов военных и рубцов, лицо его сияло. «А ты бы хотел, чтобы у тебя была жена — сомнамбула?..» — тоненьким голоском спрашивала она его, и он отвечал: «Я бы очень хотел, чтобы у меня была жена — сомнамбула», - и прижимал ее к себе. «А я всю жизнь мечтала, что у меня будет такой муж, — она захлебнулась от детской радости, — что сам будет ночью водить меня за руку — к Луне!.. И я буду с ней играть… и целовать ее круглый лимонный лик… А потом буду делать к ней шаг — с балкона — по облаку — и идти к ней — по облакам — по звездам — и ты мне это разрешишь, ты меня не заругаешь, нет?..» Он вышел с нею на руках из церкви и опустил ее на землю, на утоптанный сибирский снег. Она секунду испуганно и счастливо глядела на него — и вдруг сорвалась с места побежала прочь, а он пустился вдогонку за ней и кричал ей вслед: «Я за тобой увязался!.. Ясно тебе!.. Ты не Христова невеста!.. И голосишко у тебя неважнецкий!.. Ты моя жена!.. Понятно?.. Жена Женевьева!..»
— Муж, я каждую весну умираю без Луны. И как осень подходит — умираю опять.
— Жена, да что ж это. Какое мне снадобье тебе сварить. Я уж все перепробовал — и калган, и марьин корень. И все аптеки, и все больницы перевернул вверх дном.
— Муж мой, я хочу соленого омуля, я хочу красной икры. Я скоро буду рожать. И это будет мальчик, потому что мой живот торчит вперед дыней. Мне так сказали.
— Не выходи на балкон без меня!.. простудишься…
— Не обманывай себя. Не простужусь, а улечу. И не вернусь никогда больше.
— Жена, Женевьева, как же вышло, что это я — я, там у тебя, внутри?..
— Да, ты там, внутри, и ты огромный, огромней моей любимой Луны, и мне очень больно будет тебя рожать — но родить мне надо тебя, ведь ты совсем скоро уйдешь в путь без возврата.
— …и она была права, моя маленькая сомнамбула, я уже начинал собираться в долгий путь без возврата, уже тяготился ею, — и какие же были страшные ее первые роды!.. Какие страшные…
Он задумался надолго, тяжело. Мороз за окнами сгустился, задымился Дьявольской метелью; такая ли метель мела там, в горах, на Войне?.. Война всюду, Воспителла. Война везде. Нынче я у тебя отдыхаю. Завтра — снова бой. Гляденье в чужие человечьи лица — тоже бой. Сокрытие тайны и раскрытие ее — великие, тяжелые бои. Что, кто смотрит на нас из окна так сине, так ярко и пронзительно?!.. Глаз… Камень во лбу Царской короны… Синий скол гольца… Синяя звезда Вега, голубой колючий Сириус, огромный, переливающийся, ослепительный, мрачный… Третий Глаз Дангма, Сапфир Неба, глаз девушки, так и не узнавшей, что такое любовь на земле.
