Стемнело стремительно, но и глаза уже привыкли к сумеркам, хорошо видны и Ганалчи, и передовые вьючные олени, и те, что идут за мной налегке. Ганалчи на остановках будет менять их под вьюками, отправляя передовых на отдых, а отдохнувших – под поклажу вперед.
Луны еще нет, но деревья отбрасывают тени, едва различимые, словно бы снег под ними припорошен тонкой гарью. Небо, далекое и темное, все еще посылает к нам свет.
Странное чувство охватило меня, когда нынче утром Ганалчи сказал:
– Побежим, парень, однако, на Кимчу. Сейчас побежим.
Ну вот и свершилось, подумалось тогда. Услышал, как сердце мое, словно бы от испуга, забилось часто-часто и как обрадовалось оно, но в то же время ощутил, что все во мне противится. Ради этого дня вот уже много раз прилетал па Север, жил подолгу в таежной глухомани, совершал не один переход в междуречье Тунгусок, выискивал очевидцев того давнего события, бродил не однажды с кочевниками-оленеводами, наконец, обрел такую нужную мне дружбу с Ганалчи, прожил в стойбищах его семьи почти всю эту зиму, выяснив, что стадо пройдет совсем недалеко от Великой котловины, и вот теперь, когда старик предлагает идти туда, я не хочу, даже страшусь и ищу в себе какие-либо причины, чтобы отказаться.
Ганалчи, кажется, понял мое состояние, но виду не подал, занялся сборами.
И я собираюсь, укладываю рюкзак, упаковываю вещи, которые следует оставить тут и которые будут кочевать вместе с тем, что оставляет Ганалчи. Целый день не покидает меня желание сказать старику о том, что я передумал, что не окреп после болезни и потому не могу идти к Великой котловине. Но я не говорю. А он словно бы ждет этого.
И вот как в омут бросаюсь.
– Деда, – зову я его. Он рядом. Но произношу совсем не то, что хотел. – Мне карабин брать?
– Карабин, карабин, – кивает и улыбается.
«Иду, – вопреки всем долгим дневным размышлениям решаю твердо. – Иду».
Но до сих пор неприятное какое-то предчувствие томит и мучит, нехорошо саднит под сердцем.
И мы идем. И чтобы не мучить себя больше неосознанным страхом и неясным этим предчувствием, повторяю одно и то же:
«В полночной стороне взошла Звезда.
В полночную страну приходит утро».
Это как молитва. И помогает.
Есть в моем характере одно качество, с которым веду борьбу всю сознательную жизнь, но порою оно все-таки побеждает.
Долго готовясь к чему-либо, мечтая о чем-то, стремясь к этой мечте, я вдруг в решительный момент, когда надо принять окончательное решение, отступаюсь и как бы со стороны слежу за происходящим. Это решение свершается помимо моей воли в единый миг, словно по какой-то команде: «Не делай этого!»
