До сих пор помню их грязный, липкий крик в спину.
Ганалчи не согласен со мною. Те вороны совсем другие и ничего общего не имеют с вороной, криком которой определен солнечный месяц апрель. Старик втолковывает это в который раз (я это замечаю), поражаясь моему незнанию самых обычных истин. Как же можно спутать веселую плутовку и воровку, почти домашнюю кэр-рэ-э>1 с мудрым тур-ра-ки>2.
>1 Кэрэ (эвенк.) – ворона. >2 Т у р а к и (эвенк.) - ворон.
Нынче эта птица, молчавшая всю зиму, не отстававшая и на день от нашего кочевья, взгромоздилась на самую высокую макушку лиственницы и закричала во все горло:
– Кэр-р-рэ-э!
Ганалчи засмеялся. Поднял темное, в глубоких морщинах лицо и сказал быстрое что-то, а потом побежал в соседний с нашим чум и вытащил оттуда еще совсем сонных правнуков, показывая им пальцем на ворону, и вдруг крикнул, точно воспроизводя ее голос:
– Кэр-рэ-э, кэр-рэ-э!
И ворона, перескочив с ноги на ногу, наклонив головку, внимательно глянула на старика и ответила:
– Кэр-рэ-э, кэр-рэ-э! – И так весело, так задиристо, что всем стало смешно, и все пробовали говорить с вороной, и она каждому отвечала: – Кэр-рэ-э, кэр-р-рэ-э, кэр-р-рэ-э…
Пришел месяц Вороны – апрель. Как точно в языке Ганалчи передан этот крик, и вовсе не надо знать значения слова «кэрэ», чтобы сразу же догадаться, о ком идет речь.
А Ганалчи говорил, что эта вот ворона почти всю долгую зиму молчит и если даже произносит иногда что-то, то голос ее вовсе не такой, каким объявила она нынче о приходе нового годового круга. Их три, этих круга, в двух по три месяца, а в третьем – шесть. Круг Весны: апрель, май, июнь; круг Лета: июль, август, сентябрь; и сразу – круг Зимы (минуя нашу осень): октябрь, ноябрь, декабрь, январь, февраль, март…
– Что ты рассказывал малышам? – спрашиваю.
– Я говорил, как бывает… Ворона хорошо пела веской и летом. Пришла зима. Она не знала. Утром прилетела помыть горло. Ты видел, как кэрэ моет горло?
– Нет, – ответил я, и это снова озадачило старика. Он покачал головою, осуждая мое незнание. И вдруг… стал вороной. Поскоком подошел к ручью, охлопал себя крыльями, приседая на чуть распушенный хвост и словно бы кланяясь, повертел шеей, наклонился над ручьем, опустил в него клюв, потом вскинул его к небу, покатал в горле капельки, стряхнул их, и снова опустил в воду клюв, и снова покатал капельки, и снова стряхнул.
– Вот так, – сказал Ганалчи. – Теперь видел? Стала мыть, – продолжал рассказ, – а тут замерзло. – Он потрогал горло. Словно бы катал пальцами ледяные катышки. – Не могла петь… Ты видел, как зимой кэрэ греет горло?
