Эхо | страница 13



Где-то тут все и было…

Широкие выполья оленьих пастбищ, в реденькой таежке – крохотные лиственки, ползучая березка, наволоки мелкой сосны, но кое-где исполинами протыкают небо листвени, рогатые и огромные.

За пастбищами тайга погуще и чище, там стойбище эвенков. Но чумов не видно. Под соснами натянуты палатки с черными коленами печных труб. От дерева к дереву, под самыми макушками, антенна.

В палатке душно и жарко. Васька лежит на надувном матрасе, подсунув под локоть черную от копоти подушку, чихает и кашляет. Громко жалуется на «эпидемию гриппа», которая косит всех без разбору. Но лицо веселое, даже довольное, и он, демонстрируя нам, пьет лекарства, высыпав с десяток таблеток в маленькую мягкую ладошку. Смачно жует, щурится:

– Спирт есть?

– Нету! Нету! – говорит Борис – Нынче везде сухой закон.

– Лекарство на спирту должно быть, – объясняет Шурка.

Жена его разливает по кружкам чай, раскладывает подмокшие куски сахара, черные сухари.

– Все тайге, тайге! Подохнешь тайге этой! Где условия? – громко кричит Коля Бобыль, ни к кому не обращаясь. Но его никто и не слушает.

Пьем чай, смеемся, болтаем ни о чем. А Коля Бобыль все кричит:

– Ты условий создай! В тайга, в тайга… Нету условий! Подыхай! Жену не видишь. Детей не видишь… Какая жизнь, а?!

Ни жены, ни детей у Бобыля нет.

– Волк умный, – говорит Васька. – Научно-технический прогресс знает!… Ты летишь, – Васька обращается к командиру, – он слышит. В снег ляжет и лежит. Закопается, сволоть.

– Не выпугнешь? – спрашивает Борис.

– Нет.

– Выпугну, – говорит командир. – Не стерпит. Вон она, керосинка, черт-те как гремит. – И вдруг весело ко мне: – Улетали – ей шесть часов оставалось. Три часа сюда летели. Значит, три осталось.

– До капитального, что ли?

– Не… До списания! Все, точка. Отходила. А машина легкая, хорошая. Может, купим в складчину?

Я отказываюсь.

– А жаль, – говорит Борис. – Недорого, Николаич, подумай. Жаль в утиль.

– Продай мне, – вдруг говорит Шурка.

– Почему в палатках живете? – спрашиваю я у Васьки.

– Дают, – отвечает. – А где же жить?

Палатки большие – экспедиционные, добротные, с окошками и хорошо запахивающимися двойными пологами. Но натянуты небрежно, кое-как, без умения. Черные, проржавленные трубы выткнуты в одно из окошек. В палатке грязно, куль у входа с белой дорожкой просыпанной муки, обрубки полуоттаявшего мяса, старая одежда, бродни кучей, поломанные, застеленные стегаными одеялами раскладушки с черными постелями на них.