«Я беспокоюсь о твоем здоровье. Ведь я чувствую себя так или иначе ответственным за тебя».
«Это тебя не касается».
Я предпочитаю закончить спор и прижимаю ее к себе, гладя по плечам и груди, но она отталкивает меня. «Ты обращаешься со мной как с ребенком! А сам все свое время проводишь с другими людьми. Ты спишь с девицами, когда я уезжаю в город?»
«Ты прекрасно знаешь, что нет. Ты ценишь общество Клары. Ты сама говорила мне это. Ты все время гуляешь с ней».
«Но я закрываю лицо вуалью. Словно какая-то турчанка — незаконная сожительница! Ты не любишь меня. Я тебе надоела. Ты хочешь помешать мне быть самой собой. Я не твоя дочь. Именно от этого я убежала. Ты иногда бываешь еще хуже, чем был мой отец».
«В таком случае постарайся вести себя не как девчонка». Ужасно, что приходится обмениваться подобными банальностями. Мне противны слова, срывающиеся с моих губ. Подобных вещей я не говорил с тех времен, когда мне было восемнадцать лет. «Все интересные люди собираются внизу, — продолжает она. — Ты мне о них рассказываешь, но я их никогда не вижу. Княгиня Полякова, граф Белозерский, Рудольф Стефаник. Ты с Кларой подшучиваешь над ними. Я же всегда в стороне. Чего же ты ждешь от меня? Ты можешь иметь связь с дюжиной проституток и даже не думать о том, что существую я».
«Я люблю тебя, — говорю я. — В этом вся разница».
Она шмыгает носом. «Ты меня не знаешь».
«Я начинаю думать, что особенно и узнавать-то нечего. Возможно, ты лишь исключительно плод моего воображения».
«Мерзавец!» Впервые она так оскорбляет меня. Затем она повторяет то же самое, словно адресует это самой себе: «Мерзавец» — и начинает плакать. Я подхожу к ней, чтобы утешить, но она снова отталкивает меня: «Что ты сделал со мной!»
«Лишь то, кем ты уже была или хотела быть. Я с самого начала говорил тебе: я — лишь инструмент для доставления тебе удовольствий. Я в твоем распоряжении. И когда я тебя предупреждал, что не стоит заходить так далеко, ты не хотела меня слушать. Сейчас ты выдохлась и находишься на пределе и еще и жалуешься на судьбу. Причем перекладываешь вину на меня».
Плач переходит в рыдания. «Я ничего не могу… Что я могу поделать? Мне так хочется пойти на праздник сегодня вечером. Но ты слишком боишься, как бы я тебе не помешала. И когда я пытаюсь вести себя как взрослая, ты смеешься надо мной. Я уже не знаю, как мне быть и как вести себя с тобой. Ты лжешь мне».
«Как ты смеешь притворяться такой наивной? Ты не имеешь права требовать от меня быть честным, прикидываясь простодушной и прикрываясь своей неискушенностью. Я прекрасно знаю, что ты хочешь сказать. В тебе говорят злоба и досада, а твои приемы сильно смахивают на шантаж. Я не позволю тебе оскорблять меня таким образом. Я не буду молчать и тогда, когда ты сама себя оскорбляешь. Чего ты добиваешься конкретно?»
