— Бегу, сеньор Пабло! — с достоинством ответила Анхела и удалилась, покачивая бедрами.
— Бенито! — опять взревел Риччи.
И Соня наконец увидела таинственного Бенито, который до сего времени пробегал где‑то дальними коридорами или проносился мимо в виде смерча или тайфуна.
Молодой человек, невысокий и худощавый, со смышлеными черными глазами, предстал перед ними, низко кланяясь Соне и ухитряясь при этом лукаво на нее поглядывать. Живой бесенок, да и только.
— Посмотри на этого сеньора! — Пабло указал на обеспамятевшего Леонида, которого он поддерживал обеими руками. — Его нужно быстро куда‑нибудь уложить и напоить теплым молоком. Анхела сейчас его принесет.
— А что, если взять еще одну кушетку…
— О чем я тебе и говорю! Ту, атласную с цветочками, из наследства тети. Она стоит как раз посередине зала…
— Я помню.
— Тогда чего ты до сих пор торчишь здесь?
И Бенито тут же испарился. Все‑таки эти ее соседи передвигаются так быстро, что Соня не успевает сообразить, куда они в один момент деваются. А между тем сама хозяйка даже не знает точно, сколько комнат в этом принадлежащем ей особняке. И куда, например, можно для начала поместить Разумовского?
Но тут как раз из кухни появилась Мари с подносом, на котором стояли две кружки молока и ломти свежего хлеба.
Леонид уже пришел в себя, так что Соня с помощью Мари — Пабло тут же куда‑то исчез — принялась поить его молоком, с удовлетворением отмечая, как на их глазах молодой мужчина словно возрождается, приходит в себя, даже с лица его уходит синеватая бледность.
Но так же, как менялся Леонид, так же поспешно исчезали у него во рту куски хлеба, и вот он уже с вожделением посматривал на другую кружку молока, которую Мари принесла для своей госпожи.
Соня сделала вид, что эта кружка ему и предназначалась, и тоже взяла ее с подноса, поднося к губам бывшего раба.
Тот поспешно схватил ее и уже сам выпил, одним залпом. Выпил и со вздохом откинулся на спинку стула.
— Ну, как ты себя чувствуешь? — спросила Соня.
— Прекрасно, — пробормотал тот и откашлялся.
— Надеюсь, теперь ты потерпишь до ужина?
— Как, будет еще и ужин? — Он опять оживился.
Соня с грустью подумала, что испытания голодом для мужчины, пожалуй, самые страшные. Он перестает быть самим собой, превращается в животное, которое, кроме еды, ничто не интересует. Женщины, наверное, тоже тяжело переносят голод, но вряд ли они показывают это свое состояние не стесняясь…
Почти так же голодна была Мари, когда ее освободили из той избушки, где она дней десять провела безо всякой еды… Нет, как она может сравнивать! У Мари вообще не было еды, а Разумовского худо‑бедно кормили… И при этом девушка вела себя куда скромнее.
