Но однажды… О, то, что случилось однажды, Мари потом бережно сложила в копилку своей памяти, как те немногие дары, которые выдавала ей скупая судьба. Однажды, когда она, как обычно, помогала Жюстену на кухне, он вдруг спросил ее:
— Завидуешь своей госпоже?
Мари не сразу поняла, о чем он ее спрашивает, потому что, конечно же, не могла госпоже завидовать. Просто любила ее без памяти и желала ей счастья.
Но Жюстен, поняв ее возмущение, уточнил:
— Тоже хотелось бы научиться борьбе?
— Хотелось, — призналась Мари и поторопилась тут же оправдаться: — Разве я для себя этого хочу? Кто сможет, кроме меня, защитить ее сиятельство, если нет рядом с нею ни мужа, ни брата, ни другого какого мужчины, достаточно сильного и опытного?
— Я смогу тебя обучать, — сказал Жюстен, — но тайно. Боюсь, командор будет против. Да и твоя госпожа не слишком довольна. Мы станем делать это, когда господа заснут.
— Но тогда вы не будете высыпаться, — робко заметила Мари.
— Мне давно уже хватает для сна четырех часов, — сказал Жюстен.
— Мне тоже, — обрадовалась Мари. — В приюте мне удавалось спать понемногу, а потом я привыкла и больше уже не хотелось…
Она виновато взглянула на Жюстена. Разговорилась не ко времени. Но он кивал ее словам, словно и сам хорошо знал, что такое приют для бедных девочек.
Теперь у нее с Жюстеном появилась своя тайна. Мари пообещала себе когда‑нибудь все рассказать своей госпоже. То‑то она удивится!
Надо сказать, что Жан, граф де Вассе‑Шастейль, ничего о занятиях Сони не знал. То есть он не спрашивал, чем она занимается целыми днями в его отсутствие. Если просто ничего не делает, то и это не возбраняется аристократке.
Сам он теперь тоже считался аристократом, но, как шутил над собой, купленным. Потому ему трудиться было незазорно. К тому же в доме жил не кто‑нибудь, а рыцарь Мальтийского ордена. Жан и сам бы с удовольствием слушал его нескончаемые рассказы, если бы не беспокойство о том, что его врачебные навыки могут утратиться от ничегонеделания.
Соня подозревала, что если бы Жан и узнал о ее занятиях, не стал бы так упорно учиться ни у мсье де Мулена, ни у Жюстена. Подобные уроки его не слишком влекли, чему она удивлялась, потому что прежде считала всех без исключения мужчин интересующимися всяческими видами орудия и драки.
Пока же она в очередной раз давала возможность Жюстену без всякой жалости швырять ее на солому, которой обильно устилали пол одного из залов старинного особняка. Хорошо, что она ходила на уроки в мужском платье, так что, падая, не являла собой картину, соблазнительную для постороннего мужчины, а скорее жалостную, потому что, особенно на первых порах, Соня падала тяжело.
