Лунев молча обвел глазами представленные ему образчики.
— Сию минуту, я сейчас заправлю бумагу.
— Сделайте одолжение, — не отвлекаясь от своих мыслей, утвердительно кивнул Лунев.
«На одной из таких машин и был напечатан текст нашего загадочного послания. Брошено оно в почтовый ящик, несомненно, в Харькове, иных штемпелей на конверте нет. Но текст, похоже, свидетельствует об определенной близости к императорскому двору».
«Дражайший кузен и кум! — гласило послание. — Как ты знаешь, события у нас в Петербурге продолжают развиваться стремительно, неуклонно приближая конец нынешнего царствования. Недовольство императорской семьей тем больше, чем сильнее влияние на нее „полоумного Старца“, чем меньше деятельной воли в поступках самого государя. Считаю должным сказать тебе, что недовольных, готовых к решительным действиям, предостаточно не только в гвардии, но и вокруг трона. Даже и среди тех, кто чувствует ступнями его ступени и свысока взирает на них.
Полагаю несомненным, что дамоклов меч, висящий над российской короной, уже скоро рухнет на нее всей своей тяжестью. В этот час прямая обязанность и долг чести всякого дворянина, а тем паче каждого офицера, сделать правильный выбор…»
— Вот, пожалуйте. — Расторопный приказчик ловко вставил белые листы, проложенные черной копировальной бумагой. — Если желаете — сами испробуйте.
Лунев мельком поглядел на круглые белые клавиши из слоновой кости, на черные значки буквиц, размял озябшие пальцы и неспешно, литера за литерой, отпечатал слово, заменявшее подпись в адресованном никуда письме:
Платон Аристархович задумчиво расправил еще недавно девственно чистый лист, любуясь достигнутым результатом, словно пытаясь в ровном начертании букв узреть душу неведомого заговорщика.
Судя по манере излагать мысли, человек, отправивший письмо, довольно резок и, без сомнения, решителен. Он требует, настаивает, пусть даже и слегка маскируя свои требования мишурой светской учтивости. Если полагать, что изложенное в данном образчике эпистолярного жанра — правда, а не бредовая выдумка наподобие неисчислимых революционных орд господина Нечаева[2], то государю и впрямь есть о чем беспокоиться!
Эзопов язык письма весьма прозрачен, автор даже и не удосужился всерьез зашифровать столь компрометирующее послание. Скажем, особы, могущие взирать свысока на ступени трона, — не иначе как великие князья. Они, в отличие от прочих смертных, сами на этих ступенях располагаются и, естественно, смотрят на них сверху вниз. Но вот «Фехтмейстер»?..
