Она умолкла, но ее глаза, в которых читалось столько любви, не отрывали взгляда от глаз мужа. Морис хотел было отвернуться, чтобы избежать какого-то рода притяжения, излучаемого этими глазами, но не смог, и Тереза была счастлива, когда он скоро воскликнул:
– Ну хорошо, чего же ты требуешь?
– О! Я ничего не требую.
– Чего ты хочешь?
– Я не стану говорить, чего я хочу.
Морис снял со своей шеи обнимавшую его руку Терезы и отошел от нее на несколько шагов. Без сомнения он хотел в этот момент принять решение, без чьего-либо влияния и посоветоваться лишь со своим разумом. Мгновение он размышлял, потом вдруг подбежал к бюро, схватил ларчик с письмами Елены и, подойдя к камину, бросил его в огонь.
– О, как ты добр! – воскликнула Тереза. – Благодарю!
Он не отвечал. Опершись на спинку кресла, он смотрел на горевший ларец.
Тереза поняла, что происходит в сердце Мориса; она замолчала и только продолжала смотреть на него. Скоро, однако, она подумала, что видит слезы в глазах мужа и не могла сдержать легкого крика.
– Ты плачешь, Морис?
– Нет, ты ошибаешься, – ласково ответил он. – Я слишком долго пристально смотрю на это пламя, и его блеск утомил мое зрение. Но теперь все сгорело.
Тогда он покинул место, на котором стоял и можно было расслышать, как он бормочет фразы, ответ на которые дали последующие события:
– У меня не осталось, больше ничего, напоминающего о ней. Но, может быть, это к лучшему?
Через несколько дней вечером, в восемь часов, барон де Ливри был чрезвычайно удивлен и обрадован. Каждый вечер он пунктуально являлся к дому графини де Брионн узнать о ней новости и справиться о здоровье. В этот вечер он тоже приготовился уйти, не повидав Елену, но лакей, который обычно принимал его на пороге дома, пригласил барона войти.
При этом приглашении, на которое он больше не надеялся, барон побледнел и зашатался, но, сделав над собой усилие и не произнося ни слова, так как он не мог отважиться заговорить, проследовал за лакеем в салон графини.
Только когда он увидел, что этот салон был пуст, дар речи вернулся к нему и он захотел убедиться в своем счастье.
– Вы не ошиблись, друг мой? – спросил он лакея, немного робко. – Графиня вам ясно сказала…
– Пригласить вас войти, господин барон, если придете сегодня вечером.
– Значит, она намерена меня принять?
– Вероятно, сударь, – сказал торжественно лакей.
Господин де Ливри признался себе, что сказал глупость, но в подобный момент было не до этого. Радость, сперва лишившая его способности говорить, теперь привела к противоположному результату: он испытывал настоятельную потребность болтать, жестикулировать, действовать и, не имея рядом никого, кроме лакея, принял его в компанию.
