Дед опять не выдержал:
— Он и рад ничего не делать! Оболтус!
У папы желваки на скулах заиграли, а мама сразу говорит:
— Он исправится! Правда, Костенька?
— Конечно, — говорю. — Обязательно!
— Давай договоримся… — Папа меня за плечи взял и в глаза заглянул. — Ты заканчиваешь вторую четверть без троек, а мы со своей стороны в долгу не останемся!
— Джинсы! — говорю. — Вы — мне — джинсы!
— Идёт! — говорит папа. — Но тогда на одни пятёрки!
— Годится! — говорю. — Но только фирму, а то купите какое-нибудь барахло. Обязательно «Ли» или «Вранглер» на худой конец и чтобы мой размер…
Тут дед как заорёт:
— Да вы что! — Красный весь стал, того гляди, лопнет. — Вы что!
Папина тётя (она с нами живёт) даже подпрыгнула и за сердце схватилась:
— О господи!
Дед орёт, газету порвал, кулачищами размахивает:
— Вы его покупаете! Учиться — его долг! Долг!
— Заладили, как дятлы: «Долг, долг!» — говорит отец. — Надо любой поступок стимулировать…
— Торгаш вырастет! Тунеядец!
— Это мой сын! — сказал папа ледяным голосом. — И я воспитываю его так, как считаю нужным!
— А я ему никто? Я — квартирант! — совсем зашёлся дед. — Я — посторонний! Человек с улицы! Так нечего меня из милости к барскому столу допускать! Обойдусь! — В прихожую побежал и уже оттуда кричит: — Парня жалко! Тряпичники чёртовы!
— Вика! — Отец кулаком по столу застучал. — Не позволяй ему меня оскорблять!
Мама по комнате мечется, руки, как певица в филармонии, к груди прижимает:
— Ну, Володя! Ну, папочка! Успокойтесь!
Дед как тряхнёт входной дверью! Мама, как всегда, рыдать и приговаривать:
— Когда вы мне душу рвать перестанете! Это же мой отец! Вы не знаете его! Он замечательный! Он добрый!.. Вы просто не знаете его.
Ничего себе добрый! Живёт с нами меньше года, а уже со всеми поругался. «Вы не так живёте! Вы не так мыслите!» Папа тогда правильно сказал: «Живём как умеем и другим не мешаем».
Дед раньше где-то в другом городе работал, на Севере где-то. Я до школы ему всякие письма посылал — картинки рисовал, а он мне — тапочки меховые, клыки моржовые. Один раз карманный фонарик прислал, только он перегорел быстро. А потом я в школу пошёл, да ещё меня стали на пианино играть обучать, — в общем, времени ни минуты. Ну, наша переписка и кончилась. Но я всё-таки к нему хорошо относился. А он приехал — сразу стал надо мной издеваться! Ещё в аэропорту говорит: «Что это за пудель Артемон?»
Я, может, специально три недели тётю Агу упрашивал, чтобы она мне во взрослой парикмахерской укладку сделала, я, может, спал сидя… Я думал, мы с дедом будем везде ходить и будем всё покупать, а он на работу сразу устроился. Даже телевизор со всеми не смотрит. И как меня увидит, так сразу:
