— Да он не специально. Он за делом уходит.
— Меня сегодня начальник лагеря вызывал. Оказывается, они с дружком (надо ещё выяснить — с кем) на минные поля ходили! Так или не так?
— Так! — прошептал я.
— С кем ты был?
Голова моя опустилась, и уши запылали.
— Нет, — сказал дядя Толя. — Он не скажет. Его хоть железом калёным припекай — не скажет. Казак! — У дяди Толи в голосе вроде бы гордость звучала. — Ты лучше, Аленька, скажи ему по-хорошему: «Не ходи, Боря, опасно там». Он и не пойдёт. Так?
Я кивнул.
— Да что вы такое говорите! Сегодня опять командир сапёров приезжал. Из второго отряда пятеро сбежали за оружием. Начальник лагеря приказ отдал: за самовольные отлучки из лагеря исключать! Без всяких разговоров. С завтрашнего дня всех, кого вне лагерной территории заметят, сразу на линейку и с барабанным боем — домой!
— Да ведь он же не на поля минные бегает…
— Поправляйтесь, дядя Толя, — заторопился я. — Завтра опять приду, не скучайте!
— Я тебе приду! — закричала Алевтина.
— Видал! — засмеялся старик. — Не бросает, значит, меня!
— Вот. — Конюх носил на вилах сено. — Запас карман не трёт. Хорошо, прошлогоднее сенцо осталось, а то и постелить было бы нечего. Кобыла у меня жеребиться надумала.
— Жеребёнок будет?
— Должон.
Я заглянул в конюшню. Все кони были в поле, и только в дальнем деннике стояла старая лошадь и тяжко вздыхала.
— Вот послушай! — Мордвин взял лошадь за недоуздок и приложил мою голову к огромному её животу. — Вон у жеребёнка сердчишко бьётся. У матери-то сердце бух-бух, а у него тик-тик… Слышишь?
— А когда жеребёнок будет?
— А завтра, наверное, и будет. Вишь, она уже и воду не пьёт. Вся сосредоточилась. Это нам сегодня с ней трудов будет на всю ночь. Но мы с Рыжкой привычные. Нам ничего! Мы стерпим, — говорил он, оглаживая конягу. — Зато будет у нас жеребёночек! Ножки тоненьки, ушки востреньки… Терпи, старуха. Ничего.
И лошадь вздыхала понимающе и покорно.
— Хрусталёв!
— Алевтина Дмитриевна! — Восторг распирал меня. — Там у лошади жеребёнок будет! Кобыла жеребится!
— Фу! — сказала Алевтина. — Гадость какая.
А я всё думал, какой будет жеребёнок, и точно знал, что завтра всё равно сбегу.
Около палаты меня встретила Ирина-Мальвина.
— Боря, сказала она, — ты только не расстраивайся. На карамельку. Ты вот всё убегаешь, а тут на тебя «Молнию» выпускают.
— Кто выпускает?
— Мы, — вздохнула Ирина. — Я заголовок писала. Только ты не подумай! Я не знала, что это будет молния про тебя. Мне говорят: «Напиши заголовок». Я и написала. Я думала, это будет газета про то, как мы пололи… Липский ваш стихи, а Серёга карикатуру рисует. Я как узнала, что про тебя, «Нет, — говорю, — нет! У меня живот болит, я не могу…» Так что я только «Мол» написала, а «ния» уже Кирьянов дописывал.
