Не забыть ему до смерти, как вошел в просторную, набитую гостями избу старосты, стал на колени перед хозяином, его молодой женой и попом, сидевшими в красном углу, а рядом опустилась Арина, склонив голову, уронив на пол черные косы, вздрагивая исполосованной спиной под рваной сорочкой. И гнетущую тишину, когда сбивчиво говорил о случившемся, просил защиты. И ропот, сквозь который рвались злые выкрики:
- Неслухи окаянные! Што надумали - против воли отца!
- Этих защити - завтра свои на шею сядут!
- Без венца станут жить, аки свиньи в скверне валяться.
- В подолах начнут приносить!
- А чего ждать от колдуньиной дочки да этого сураза?
- Пороть обоих!.. Аришку - в дом церковный!
Юрко вздернул голову. Прямо перед собой увидел набеленное лицо, соболиные брови и пылающие зеленым светом глаза старостиной жены, убранной в свадебный венец. Она не отрывала взгляда от склоненной Аринки. "Будто ястребиха над курочкой…" Опуская голову, успел заметить в дальнем конце стола испуганные глаза матери… Ропот нарастал, и Юрку казалось - вот-вот на него посыплются удары хмельных мужиков и баб. Были тут парни, Аринкины воздыхатели, - эти постараются. Краешком глаза видел, как пробивается к ним рыжий детина - тот, которого Аривка окрестила Драным петухом. Этот в свалке может нож сунуть в бок или огреет кистенем. Но тотчас рядом возник Сенька, стал за Юрковой спиной. В углу злорадно верещали девки…
- Бабоньки! Мужики! - звенящий голос Меланьи прорезал шум. - Аль не христиане мы? Аль молодыми никогда не были? Что ж это делается? Фролушка, скажи ты им…
Ропот покатился на убыль, а девки вдруг загалдели, наперебой жалея осуждаемых, - спохватились, что надо радоваться: опасная соперница хочет идти за парня, который и женихом-то на селе не считался.
- Тихо, сороки! - принаряженный в расшитую рубаху, подпоясанный алым кушаком, староста вырос над столом, и был он на удивление красив; наверное, многие женщины лишь теперь с сожалением заметили это. - Што я скажу, православные? Не мне их судить - какой судья жених? А свое выскажу. Понять их можно, коли родитель зверь и силком выдает девку за постылого. Оправдать же трудно. Право родительское свято и не нами писано. Без него все прахом пойдет. А побежали они не в лес темный, не в скит разбойный, не в Литву, не в татары - к вам пришли, к батюшке вот, ко мне, старосте, - правды и защиты пришли искать открыто, уж тем они чисты и любы мне. Так, может, сумеем без розог в их беде разобраться да вразумить - и дочь, и отца, и Юрка тож?
