Так что все это было очень хорошо и очень мне нравилось; но судебные исполнители существовали сегодня, — завтра же их могло уже не быть, так что, хотя я их ужасно любил, пока общался с ними, ни с одним отношения не переросли в дружбу.
И все же в конце концов я кое-как начал вести оседлую жизнь вместе с Салли, книгами и радиоприемником; все говорили, что я стал жутко нелюдимым, хотя, видит Бог, я не был бы таким, если бы находился в приятном мне обществе. Боюсь, что именно по этим причинам я так часто страдал от астмы.
Я читал запоем самые разные книги. Я прочел очень много всяких теософских изданий, чего бы не сделал, живи я до сих пор в нашем доме, хотя комфорт здесь и ни при чем. Кое-что из прочитанного мне понравилось, кое-что — нет. Мне понравилась идея перевоплощения душ — это было лучшее из того, что я узнал; мысль о реинкарнации мне очень помогла. Моя теперешняя жизнь, похоже, выдыхалась, так что я поставил на следующую. И я думал о своих прошлых жизнях, когда мне было нечего делать.
После астматического приступа мне всегда было необходимо полежать денек-другой; бывает, что книги наскучат, а я никого не приглашал к себе в гости даже в лучшие времена, тем более сейчас, когда они были далеко не лучшими. Даже если бы кто-нибудь и пришел, я бы, наверное, не стал с ним разговаривать. Так что я лежал и думал, и удивлялся, и радовал себя попытками восстановить свои прошлые жизни.
Странно, что я, неспособный придумать фабулу рассказа во имя спасения собственной жизни, даже несмотря на мою любовь к наблюдению за людьми, тем не менее мог сочинить подробные и фантастические истории моих прошлых воплощений. Более того, поразмышляв над ними в течение дня, как это обычно случалось во время выздоровления после приступов астмы, я начинал мечтать о них, причем особенно ярко мне мечталось, когда приходилось принимать лекарства, содержащие наркотики. Я лежал в полудреме и вряд ли бы пошевелился, даже если бы весь дом был объят огнем. В этом состоянии, казалось, умом овладевала такая проницательность мысли, которая в других состояниях была просто невозможной. Обычно я просто скользил взглядом по поверхности и видел не далее поверхности кирпичной стены, и чувства мои были темны и неведомы даже для меня; я чувствовал противоречие между тем, кем я был на самом деле и воображаемым мной. Но, лежа вот так, под действием этих препаратов, я не испытывал никаких разочарований.
Странным в этом состоянии было необычное чувство вывернутой наизнанку реальности. Нормальные предметы находились далеко, вне пределов досягаемости, и ничего не значили; но в том, что я называл своим внутренним королевством, куда я переносился одним уколом иглы, мои желания становились законом, и я мог создать что угодно, лишь подумав об этом.
