Федя-даун, широко расставив ноги, сипло дышал. Он низко пригнулся к земле и дико сверкал на Сашу глазами из-за всклокоченных волос – милицейскую резиновую дубинку от держал обеими руками – так на картинках в школьных учебниках истории первобытные люди держат свои каменные топоры.
Он ничего не говорил, только следил за каждым движеним Саши, мгновенно превратившись из тупого недочеловека в яростное животное.
Он молчал, только воздух с шумом вырывался через его вывороченные уродливые ноздри, и Саша боялась его окликнуть, ожидая, что вместо членораздельных слов из его глотки вырвется звериный вой.
– Федя… – все-таки, пересилив себя, ласково заговорила Саша – она с трудом могла подчинить себе свое дыхание, – может быть, поговорим? Скажи мне, чего ты хочешь, и я…
Договорить она не успела. Федя-даун, занеся над лохматой головой резиновую дубинку, прыгнул к ней. Саша попыталась отбежать в сторону, но ее босая нога запнулась за что-то, и Саша растянулась на земле.
Подняться ей не удалось.
Что-то тяжелое ухнуло рядом с ней, и глухая темнота вошла в ее голову через только что образовавшуюся пробоину на левом виске.
* * *
– Выходи из машины! – кричал одноглазый бородач, клацая затвором своего обреза.
Череп на его плече – над надписью «Если хочешь горя, полюби меня» – ухмылялся точно так же, как толстяк буфетчик, потрясающий пузом, обтянутым матрасной рубашкой.
– Блинчики попробуй. Для тебя поджарил, – говорил он, – по моему фирменному рецепту, между прочим.
Хлопнула дверца выплывшего из тумана черного джипа, выпрыгнул оттуда Эдик.
– Меня Семен Борисович зовут, – спокойно сообщил он, почесывая свою чудовищную нижнюю челюсть, – а никакой не Эдик.
– Очнулась, – сказал Федя-даун и поднялся, отряхнув колени.
Саша открыла глаза и провела ладонью по лицу – засохшая кровь под ее пальцами осыпалась, будто запекшаяся корочкой акварельная краска.
Она лежала в тени дерева. Вокруг нее, насколько она могла увидеть, – были нагромождения камней.
«Я жива, – с удивлением подумала она, – даже странно. Мне показалось, что меня застрелили… Это Федя-даун достал-таки меня своей дубинкой…»
Она осторожно прикоснулась рукою к левому виску и тут же вскрикнула от боли.
– Привет, – Федя-даун снова присел перед ней на корточки, – очухалась.
Саша раскрыла рот. Лицо Феди-дауна разгладилось, будто по нему проехались утюгом. Волосы свои он убрал назал и перехватил шнурком на затылке. Вроде теперь и надбровные дуги у него не так заметно выделялись, а в глазах светилась насмешка, которую ни за что нельзя заметить в глазах человека, страдающего синдромом Дауна.
