Алваро пытался угадать по глазам Сесилии, по выражению ее лица, простила ли она его за вчерашнее сумасбродство. Не увидав ничего, что могло бы рассеять его опасения, он решил пойти за девушкой и поговорить с ней. Он оглянулся, чтобы убедиться, что никто их не видит, и в эту минуту заметил итальянца, стоявшего в двух шагах от него и следившего за ним со своей неизменной саркастическою усмешкой.
— Добрый день, сеньор кавальейро.
Соперники обменялись взглядами, которые скрестились, как стальные клинки.
В это мгновение к ним незаметно приблизился Пери; в руках у него были пистолеты, которые ему только что подарила Сесилия.
Индеец остановился и, загадочно улыбнувшись, протянул пистолеты: один — Алваро, другой — Лоредано.
Оба поняли значение его жеста и этой улыбки; оба почувствовали, что были неосторожны, и сообразили, что проницательный индеец прочел в их глазах взаимную ненависть, а может быть, даже и угадал ее причину.
Они отвернулись друг от друга, сделав вид, что ничего не заметили.
Пери пожал плечами и, засунув пистолеты за пояс, прошел мимо с высоко поднятой головой, гордо на них поглядел и последовал за своей сеньорой.
XI. КУПАНЬЕ
Когда девушки спускались по каменной лестнице, Сесилия спросила:
— Скажи мне, Изабелл, почему ты не разговариваешь с сеньором Алваро?
Изабелл вздрогнула.
— Я вижу, — продолжала девушка, — что ты даже не отвечаешь на его поклоны.
— Они же обращены к тебе, Сесилия, — кротко заметила ее сестра.
— Признайся, он тебе неприятен? У тебя к нему какая-то ненависть?
Изабелл молчала.
— Ты даже не отвечаешь?.. Ну, смотри, тогда я сделаю из этого другие выводы, — продолжала Сесилия шутливо.
Изабелл побледнела; прижав руку к сердцу, чтобы оно не так сильно билось, она сделала над собой усилие и выговорила несколько слов, которые, казалось, обжигали ей губы:
— Ты отлично знаешь, что я его ненавижу!
Сесилия не заметила перемены в лице сестры — спустившись вниз, она стала весело прыгать по траве, и разговор их оборвался.
Но если бы Сесилия даже увидела в этот миг волнение Изабелл, увидела, как та потрясена, она бы все равно не поняла, чем это вызвано.
Чувство, которое Сесилия испытывала к Алваро, казалось девушке таким чистым, таким естественным, что ей даже и в голову не приходило, что оно может когда-нибудь стать иным, чем было теперь, — радостью, вызывавшей улыбку, смущением, заливавшим краской лицо.
В любви своей — если это действительно была любовь — она не могла догадаться о том, что происходило в душе Изабелл, не могла понять, что слова, которые только что произнесла ее сестра, были ложью — и ложью самоотверженной.
