Сесилия села на скамейку среди травы. Ей с трудом удавалось сохранять серьезный вид, и время от времени на губах ее появлялась улыбка.
Несколько мгновений она укоризненно смотрела на индейца своими большими голубыми глазами. Потом сказала ему голосом скорее жалобным, чем суровым:
— Я очень сердита на Пери!
Лицо индейца омрачилось.
— Сеньора сердита на Пери? За что?
— За то, что Пери злой и неблагодарный: вместо того чтобы охранять свою сеньору, он ушел охотиться и чуть не погиб! — огорченно сказала девушка.
— Сеси хотела видеть живого ягуара!
— Так мне уж и пошутить нельзя? Стоит только сказать, что я чего-то хочу, и ты кидаешься, как безумный?
— А разве, когда Сеси понравится цветок, Пери не мчится его сорвать? — спросил индеец.
— Да, мчится.
— А когда Сеси слышит, как поет птичка софрер32, разве Пери не бежит ее поймать?
— Ну и что же?
— Сеси захотелось видеть ягуара — Пери пошел за ягуаром.
Сесилия не могла сдержать улыбки, услыхав этот примитивный силлогизм, который в устах простодушного немногословного индейца звучал и поэтично и свежо.
Но она твердо решила сохранять строгий вид и как следует разбранить Пери за то, что он вчера ее напугал.
— Ведь нельзя же так, — продолжала она, — что же, по-твоему, дикий зверь — это птичка или цветок, который можно сорвать?
— Все одно — раз того хочет сеньора.
— Ну в таком случае, — потеряв терпение, воскликнула девушка, — если бы я попросила у тебя вот это облако? — И она показала ему на белые облака, которые неслись по все еще окутанному ночными тенями небу.
— Пери пойдет за ним.
— За облаком?
— Да, за облаком.
Сесилия решила, что индеец совсем сошел с ума, а тот продолжал:
— Только раз облако не здесь, не на земле, и человек не может его достать, Пери сначала умрет, а потом пойдет попросить это облако у бога, того, что на небе, а потом принесет его Сеси.
Слова эти были сказаны с той простотой, которая и есть язык сердца.
Девушка, подумавшая было, что Пери не в своем уме, поняла вдруг всю высоту его самоотречения, все благородство этой простой и дикой души.
Вся ее притворная строгость исчезла — на губах у нее заиграла улыбка.
— Спасибо тебе, мой добрый Пери! Ты мой верный друг; но я не хочу, чтобы ты рисковал жизнью из-за моего каприза. Ты должен жить, чтобы защищать меня, как ты уже защитил однажды.
— Сеньора больше не сердится на Пери?
— Нет, хоть и должна бы сердиться, потому что вчера Пери огорчил свою сеньору: она ведь решила, что Пери умер.
