— Не старайтесь понять! — Она ласково похлопала его по руке. — Довольно, поговорим о другом…
— Да, только еще один вопрос… Мне все-таки хотелось бы знать… Скажите (только не обижайтесь!)… может быть, вы сейчас стеснены в средствах?
— Нет, нет, я так сказала потому, что иногда бывали трудные минуты. А теперь нам уже легче. Мама нашла место, где хорошо платят.
— Ваша мама работает?
— Да, на заводе военного снаряжения. Там платят двенадцать франков в день. Мы теперь богатые!
— Как, на заводе? На военном заводе?
— Да.
— Но это ужасно!
— Что поделаешь! Надо брать что подвернется!
— Люс, но если бы вам, — вам самой предложили?..
— Мне? Но вы же видите: я мазюкаю… Теперь-то вы согласны, что я права, занимаясь этим?
— Но если бы вам надо было зарабатывать и ничего другого не представилось, кроме работы на военном заводе, вы пошли бы?
— Если бы надо было зарабатывать и не было выбора? Ну, еще бы! Помчалась бы со всех ног!
— Люс, а вы думали о том, что там делают?
— Нет, не думала.
— Там делают то, что несет страдания, смерть, что будет терзать, жечь, мучить таких людей, как вы, как я…
Она приложила палец к губам в знак молчания.
— Знаю, все знаю, но не хочу об этом думать.
— Не хотите думать?
— Не хочу, — решительно сказала Люс.
И, с минуту помолчав, продолжала:
— Надо жить… Как только начинаешь думать — жить невозможно… А я хочу, хочу жить! Если жизнь заставляет меня делать то или другое, разве я должна из-за этого терзаться? Я тут ни при чем, я этого не хотела, и не моя вина, если это дурно. В том, чего я хочу, нет ничего дурного.
— А что вы хотите?
— Прежде всего — жить.
— Вы любите жизнь?
— Еще бы! А разве это нехорошо?
— Нет, нет, так хорошо, что вы живете!
— А вы? Вы не любите жизнь?
— Я не любил ее раньше, до того…
— До того, как?..
(Ответа не требовалось. Все было понятно без слов.)
Пьер пытался уточнить ее мысль.
— Вы сказали «прежде всего», «прежде всего я хочу жить». А потом? Чего бы вам еще хотелось?
— Не знаю.
— Нет, знаете.
— Вы очень нескромны.
— Да, очень.
— Я стесняюсь сказать вам…
— Шепните мне на ухо. Никто и не услышит. Она улыбнулась.
— Мне хотелось бы… (Она запнулась.) Мне хотелось бы чуточку счастья…
(Они сидели так близко один к другому!)
Она продолжала:
— Разве я слишком многого требую? Я часто слышу, что это эгоистично; да я и сама себе говорю: «На что мы сейчас имеем право?» Когда видишь кругом столько страданий, столько горя, не смеешь ничего требовать. И все же мое сердце требует и говорит: «Нет, есть у тебя право, есть право на чуточку, на капельку счастья…» Ну скажите мне прямо: разве это эгоистично? Вы находите, что это нехорошо?
