— Но здесь совсем не те краски! — воскликнул он.
— Ничего удивительного! — возразила Люс. — Подлинника я и в глаза не видела… я делала по фотографии.
— А разве вам не дают указаний?
— Кто? Клиенты? Они тоже не видели… Да если бы и видели, разве они в этом разбираются? Красный ли тут, зеленый, синий — им все равно. Иногда мне дают оригинал в красках, но я меняю цвета… Вот хотя бы здесь, взгляните… (Ангел Мурильо).
— И вам кажется, что так лучше?
— Нисколько, но это меня забавляет… И к тому же так было легче… А в общем мне все равно… Только бы продать…
Сказав это с вызывающим видом, она замолчала, забрала у Пьера свои рисунки и рассмеялась:
— Ну что? Хуже, чем вы думали? Он огорченно спросил:
— Зачем? Зачем вы это делаете?
Она взглянула с доброй, материнской усмешкой на его растерянное лицо. Глупый мальчик! Его родители — люди обеспеченные, ему все так легко достается… Разве он понимает, что иногда приходится идти на компромисс?..
А он все повторял:
— Зачем, ну скажите, зачем?
(И казался совсем сконфуженным, словно сам был этим злополучным художником! Славный мальчик! Ей захотелось поцеловать его… по-матерински, в лоб.)
Она кротко ответила:
— Чтобы прокормиться.
Он был поражен. Ему это и в голову не приходило.
— Жизнь не так проста, — продолжала она непринужденно-насмешливым тоном, — прежде всего надо есть, каждый день есть. Сегодня пообедал, а завтра начинай сначала. Кроме того, надо одеваться. Одеть все — и руки, и ноги, и голову. Вот сколько вещей! И за все туловище надо платить. Жить — значит платить.
Впервые он заметил то, что ускользнуло от его близоруких глаз влюбленного: скромный, местами потертый мех, уже не новые ботинки и другие признаки недостатка, которые скрадывала присущая парижанке элегантность. И сердце у него сжалось.
— Нельзя ли, нельзя ли мне помочь вам? Она покраснела и чуть отстранилась от него.
— Нет, нет, — обиженно возразила она, — об этом не может быть и речи… никогда… я не нуждаюсь…
— Но я был бы так счастлив!
— Нет… и довольно об этом. Или я с вами не дружу.
— Так, значит, мы друзья?
— Да. Если только вы не отказываетесь, просмотрев эту мазню.
— Ну, конечно, нет! Вы же не виноваты.
— Но это вас огорчает?
— О да!
Люс от удовольствия даже засмеялась.
— Вам весело? Злая!
— Нет, это не злость. Вы не поняли. — Почему же вы смеетесь?
— Не скажу.
(А сама думала: «Дорогой мой! Какой же ты милый… Огорчился из-за того, что я скверно рисую!»
И сказала:
— Вы добрый; спасибо.
(Он удивленно взглянул на нее.)
