Таня пристально посмотрела на Кучерова, но не проронила ни слова.
Кучеров как бы нарочито заранее отгородился деловитой холодностью от всяких изъявлений Таниной благодарности. О событии на мосту он явно не хотел вспоминать. Если так, она тоже ничего не помнит. Разведчик должен уметь помнить и должен уметь забывать. Начисто.
Но она с чувством облегчения подумала, что, видимо, этот человек при случае и впредь будет для них полезен.
На попечении Тамары Синицы были не только Светлана и Игорек.
Были еще, оказывается, Марат и Лена.
Таня узнала про Тамариного брата — Петра Ильина. Узнала, что у него и жены его — Блюмы — двое детей. Жили они все тоже в Минске, на другой улице. Впрочем, по предположению Тани Петр должен был уйти на фронт.
Первые дни Таня была уверена, что вот-вот отворится дверь и все они придут в гости. Но никто не приходил. И тогда Таня не удержалась, спросила, почему не видно ни Блюмы, ни Марата с Леной. Спросила — и растерялась, увидев, что Тамара поспешно выпроваживает из комнаты Светлану с Игорьком, а вслед за ними Терезу Францевну за какой-то мелочью к соседке.
— Я что-то не то сказала? — смущенно произнесла Таня.
Тамара в ответ разрыдалась. Она плакала судорожно, не в силах произнести слова, как человек, долгое время сдерживавший рыдания.
— Но ведь они… живы? — Таня обняла Тамару, нежно гладила по волосам, стараясь хоть немножко успокоить.
— Блюму убили, она — еврейка. Они, проклятые, с первого дня искали коммунистов и евреев… Лену и Маратика я у знакомых спрятала. Там не знают, что мать у них еврейка. Хожу к ним каждый день…
Таня стояла оглушенная. Да, она и читала, и слышала, что фашисты считают возможным, считают себя вправе стереть с лица земли целые народы. И все же осмыслить это было невозможно. Она училась в школе, где ребята вовсе не интересовались, кто из них какой национальности. Школьники, дети — самый справедливый народ в мире, если их не слишком еще испортили взрослые, — они ценили человека прежде всего по человеческим его достоинствам.
Тамара же говорила сейчас о происшедшем, о нависшей над детьми опасности как о некоем установившемся законе: это было страшнее всего, что безумие, нелепость могли приобрести силу закона, могли быть навязаны людям.
Новая беда разразилась через несколько дней после этого разговора: пришли полицаи и Марата с Леной увели.
Несколько дней металась по городу обезумевшая от горя Тамара, пока не узнала, что детей держат за колючей проволокой, собираются вскоре куда-то вывезти.
