Госпожа не поскупилась – оружие, снаряжение, две лучшие лошади, немалый запас серебра византийской чеканки. Корнелия слишком любила своего недотепу-сына, чтобы поручать устройство его судьбы человеку, которому она не доверяет. Все прочее зависело только от Эрзариха.
Северину придется пройти ту школу, которая делает римлянина римлянином. Хочет он того или нет. Иначе весь мир будет заполнен такими вот… Эрзарихами. Честными, добрыми, сильными. Но бессмысленными.
Не в обиду верному лангобарду будь сказано.
* * *
Эрзарих сдержал слово. Он пешком пришел в Салерно к Дню Вифлеемских младенцев, 28 декабря 494 года. Исхудавший, голодный, без лошадей и поклажи. На правой руке было отрублено два пальца. Единственным достоянием лангобарда остались лишь клинок да кольчужная лорика.
Пергамент с ответным письмом епископа Ремигия он сохранил под полуистлевшей рубахой, и Корнелия прочла то, что хотела прочесть, с трудом разбирая расплывшиеся от пота буквы.
Через день Северина начали готовить к отъезду в Галлию. Ремигий назначил мальчишку личным картулярием и немедленно требовал его к себе.
В Суасон, что в королевстве франков. Королевстве, доселе не имеющем даже собственного названия.
* * *
– Credo in unum Deum, Patrem omnipotentem…[4] – У Северина зуб на зуб не попадал, от ужаса даже слова молитвы путать начал. Мул картулярия покрылся бело-серой пеной и поджал уши; что удерживало перепуганную скотину на месте, неизвестно.
Преосвященный Ремигий и прежде неоднократно намекал, что неведомое древнее волшебство, коим напитаны эти леса, время от времени пробуждается, да Северин не верил – слишком далекими от реальности казались ему сумрачные и недобрые легенды германцев. Но сейчас живое подтверждение истинности слов епископа находилось перед глазами оцепеневшего картулярия.
Низкие свинцовые тучи озарились взблесками молний, только не привычных, синевато-белых, а изумрудно-зеленых, ударявших в столетние деревья на дальнем берегу реки. Кроны нескольких сосен занялись бледным оранжевым пламенем, превратившись в огромные факелы, ледяной ветер усилился, струи тумана начали превращаться в призрачных титанических змей, ползущих по небесам.
На шлемах франкских воинов и остриях копий засветились белесые огоньки, по строю пехоты вначале прошел глухой недоуменный ропот, затем начали раздаваться испуганные вскрики – подданные Хловиса, неустрашимые и грозные в битве, подобно всем варварам панически боялись колдовства, полагая таковое делом нечистым и вредоносным. Недаром ни в одной сказке германцев нет мужчин-колдунов, одни лишь ведьмы – позорнее чародейства для мужчины считалась только трусость в битве.
