Дед хмурился, молодые франки слушали, рты раскрыв.
– Знаем, что жив тот отрок – так жрецу Ремигию его бог сказал, а он лгать никак не может, нет в этом боге лукавства отроду. Скажи, Атанагильд, может, видел кто мальчишку из родичей твоих?
– Нет, – уверенно сказал старейшина. – О чужаке в наших лесах сразу бы стало известно, выйди он к людям. Вы вот что… Завтра, как рассветет, идите к Арегунде-вельве. Сигисбарн отведет.
Епископ озадаченно взглянул на Эрзариха. Лангобард все понял с полувзгляда. Начал учтивые расспросы. Кто, мол, такая, эта Арегунда? Чем славна?
Суровый Атанагильд вдруг замолчал. Густыми поседевшими бровьми грозно пошевелил. Единственным оком в деревянную кружку вонзился. Сразу было видно, смущался глава рода, когда Арегунду упоминали.
Оказалось, что Арегунда была дочерью Атанагильда. Любимой, старшей, от первой жены, которая Арегунду на свет из чрева своего исторгая, так надорвалась, что умерла через две седмицы. Видать, особое дитя было, чему затем подтверждений нашлось немало.
Рассудок у Арегунды изначально был иной, не как у всех людей. Дитем с цветами и травами разговаривала. Когда подросла – могла взбешенного пса утихомирить или волка отогнать, норовистый взрослый бык за девочкой шел, ровно щенок. Как у Арегунды месячные крови начались, все в роду, а прежде всех сам Атанагильд, поняли – ведьма она.
Есть ведьмы плохие, галиурунны, от недоброго семени Локи, а есть ведьмы, рожденные от семени ванов, владык Ванахейма. Думает Атанагильд, что первая жена его с ваном сошлась, Атанагильдово обличье на себя надевшим.
Не иначе, Фрейр это был. Оттого жена от любви к богу и зачахла, не мог ей обычный человек Фрейра заменить. Атанагильд на Фрейра не сердится, хотя теперь, по раздумью, неверную жену конями бы разметал. Но как случилось, так и случилось. Главное – семя божественное в роду посеяно…
Ремигий терпел-терпел, знал, что перебивать хозяина нехорошо. Не выдержал, прервал размеренную речь деда.
– Что же ты с Арегундой сделал? У вашего народа принято любую женщину, которую ведьмой считают, прочь изгонять.
– Дочь моя сама ушла, ее никто не гнал, – ответил старейшина рода. – Решила, что ей лучше в лесу жить и там говорить с богами. Рощу насадила, дубки подросли уже…
«Очень интересно, – подумал Ремигий. – Старику, наверное, лет семьдесят, впервые женился он в пятнадцать-семнадцать, значит Арегунде должно быть не меньше пятидесяти, дуб растет медленно, появилась небольшая рощица… Ох, гордыня, моя гордыня! К этим людям нельзя применять категории, принятые в Риме, все может оказаться совсем не так, варвары непредсказуемы, от них можно ждать любых сюрпризов, самых неожиданных…»
