— А ты с собой много вещей взял? — вдруг спросила она.
Он взглянул с непониманием, переходящим в понятное раздражение:
— Ничего не взял. А что ты спрашиваешь?
— А переодеться вечером?
— Переодеться? Вечером? А зачем? И так нормально.
— И еды не взял?
— Да куда? Тут дороги-то…
— А зубную щетку взял?
Игорь удивился:
— Чего тебе щетка?
— Покажи, — велела она странным голосом.
Он улыбнулся:
— Знаешь, и щетку не взял. Она дешевле бутерброда; люблю ездить налегке.
— Как же ты, такой обстоятельный, такой рациональный, не взял с собой щетку?
Раздражение в такой ситуации как нельзя более естественно, и так же естественно срывается оно на том, кто под рукой.
— При чем тут щетка! — заорал он. — Тут машина заглохла!
— И с чего же она заглохла?
— Вот и разбираюсь!
— И я разбираюсь.
— В чем ты-то разбираешься?
— В машине.
— Ты разбираешься в машине?
— Ага. Разбираюсь: заглохла или должна была заглохнуть?
До него, наконец, дошел ее тон.
— Ты что, мне не веришь?!
— А почему я должна тебе верить? Ты же мне не веришь!
«Дура, разлетелась в путешествие. Всем уже нахвасталась… И могла поверить, будто что-то для него значу. Так ему папочка и даст гонять машину за тысячу километров. Спектакль. Конечно: и впечатление произвести, и трат никаких…»
— Сейчас попробуем еще, — через силу сохранял выдержку Игорь.
Уже светлело, белесо и хмуро; с мокрой спиной и окоченевшими руками он ввалился на сидение.
— Можешь не стараться, — злым и несчастным голосом сказала Валя. — Никуда мы не поедем.
— Почему это не поедем… — деморализованный, он еще упрямился.
Когда розовые девичьи грезы рушатся в скверную реальность, от них остается чернильная лужа вроде той, что окутывает удирающую каракатицу. Валя ненавидела себя, машину, Таллинн, номер в гостинице, ресторан, а пуще всего ненавидела виновника всего этого крушения.
— Ладно, — холодно произнесла она. — Долго еще присутствовать на представлении, или зрители на сегодня свободны?
Игорь побледнел от оскорбления:
— И ты можешь… Кататься — так милый, а саночки возить — так долго ли присутствовать! А если б у меня не было машины?
В волнении, как известно, слова вываливаются сами, и не самые удачные, усугубляя несимпатичность ситуации.
— А машина и так не твоя, — расчетливо уязвила Валя. Она обрела спокойствие, словно у них была одна доза раздражения на двоих, и по мере того, как один заводился, другой успокаивался. — Она папочкина. И можешь трястись над ней, сколько угодно.
Вытянула сумку и выскочила, хлопнув дверцей.
