— Правильно!
Примак принял кружку. Залпом отпил половину. Остальное отдал мужику. Мужик хлопнул. И рухнул, чуть не утянув за собой Примака.
— М-да… А я даже не спросил, как его зовут. Неудобно как-то.
— Не заморачивайся. Пей. — Леня вытащил кружку из скрюченных пальцев мужика и передал Корсакову.
Пока Корсаков собирался с духом, готовясь влить в себя водку, Леня, отволок тело мужика в щель между двумя порционными кусками Змея.
— А церквушка что-то не в стиле Зураба, — вернувшись доложил он. — Ты видал? Махонькая какая-то. Чего это он так замельчил?
— На храме Христа Спасителя отыгрался.
— О, уважаю! — подхватил тему Леня. — Уважаю. И завидую чистой завистью коллеги по цеху. Бабла, небось, срубил…
— Не, по полной отыграться ему не дали. Лужков, когда смету за роспись стен увидел, сказал, что за такие деньги он сам Храм распишет. Причем цветными карандашами и в одиночку.
— Это он зря. Ох, зря. — Примак помотал головой. — Нельзя экономить на наглядной агитации! Кстати, Петр на Москве-реке еще стоит? Ну, этот Буратино под парусом? В газетах читал, его взорвать пытались.
— Торчит, как кол в заднице, чего ему будет! Как в Дом художника иду, так плююсь. — Игорь сплюнул вязкую слюну. — А ты в парке «Забытых героев» был?
— Это что такое?
— Рядышком. Ну, памятники Ильичу, Феликсу, Свердлову и остальным деятелям. В августе на революцию всех повалили. А потом на задворки ЦДХ свезли и расставили. Типа молчаливого укора и урока современникам. Вот где концентрат «Великой Эпохи». Хоть каждый день перформансы давай.
— Креатив, бля! Так, едем пить туда. — Моментально загорелся Леня. — Вождей забывать нельзя. Желаю чокнуться с Феликсом Эдмундовичем! И считаю своим долгом лично поблагодарить дорогого Леонида Ильича за наше счастливое детство. Эй, народ, ты с нами? — Он обернулся к мужичку. — Наро-о-од!
Народ безмолвствовал по причине полной невменяемости.
Леня поскреб подбородок, обдумывая ситуацию.
— Другого народа у нас нет. Придется иметь дело с этим окурком. Бери его, Игорь. Только не култыхай. А то потом не отмоемся.
— Может, тут бросим? Нафиг он нам нужен, Леонардо?
— Живописцы своих не бросают! — решительно пресек сомнения Леня.
Вдвоем они дотащили мужичка до автобусной остановки. Леня поймал частника на «Москвиче» и долго спорил о цене проезда до парка Горького, то слезливо жалуясь на тяжелую жизнь художника, то взывая к гражданскому самосознанию водителя.
В своем твидовом пиджаке, оранжевой рубашке и свободного покроя светло-коричневых брюках, (все в пятнах и провоняло рыбной юшкой), трехдневной щетиной на дряблых брыдлях и с перегарной отдышкой, Леня выглядел мелким банкиром, убегающим от кредиторов и бандитов. Мужичок смотрелся самим собой — счастливо пьяным забулдыгой, которого побрезговали забрать в вытрезвиловку. Образу свободного художника худо-бедно соответствовал только Корсаков: широкополая черная шляпа, развивающиеся на ветру длинные волосы, видавший виды кожаный долгополый плащ и черные армейские штаны, заправленные в армейского же образца бутсы.
