— На черта мне комуния, ежели бабы обчие? Я свою отдавать чужому дяде не желаю.
— Зря русскую кровушку льем. Лучше собраться бы всем на сход и разделить Россию: мужикам — землю, дворянам — город, буржуям — фабрики.
— А тебе, ослу, ярмо!
— Пошто лаешься? Грех!
Среди русской окающей и акающей речи Грызлов слышал татарские, чувашские, осетинские слова. Отряд Гая показался ему каким-то сборищем. И как только эта разношерстная орава беспрекословно подчиняется командиру? Гай с явным неудовольствием ответил на вопрос Грызлова:
— Есть такая последняя мера — пуля. Паникер, трус, дезертир равны перед ней. Поэтому нет своеволия и непослушания в отряде.
Отряд подошел к Чуфарову поздним вечером, но еще розовело закатное небо и пахло нагретой пылью. Поезд командарма уже был на станции.
— Вот он, пропавший без вести, — сказал Куйбышев. — Рекомендую, Михаил Николаевич, своего друга.
— Мы ожидали опасного противника из Симбирска, а получили подкрепление в три тысячи бойцов, — рассмеялся командарм.
— А какие бойцы! Знают, почем фунт лиха, — подхватил Куйбышев.
Когда радость встречи улеглась, Тухачевский подозвал Грызлова.
— Командир полка не имеет права, рискуя собой, ходить в разведку. Объявляю выговор с приказом по армии. — И, нахмурившись, сказал уже Гаю: Особый стрелковый полк входит в состав Симбирской дивизии.
— Какой Симбирской дивизии? Не знаю такой, — заговорил было Гай.
— Ваши отряды реорганизованы в дивизию.
— Без меня меня женили?
— Теперь в вашей дивизии девять пехотных полков, кавалерийский эскадрон и артиллерийская бригада.
— Если так, сию минуту брошусь на Симбирск.
— Еще не время. Пусть бойцы соберутся с силами, они совершили тяжелый поход по тылам противника.
Гай устроил обед в честь командарма и члена Реввоенсовета.
Обедали в просторной избе, за столом, накрытым домотканой скатертью. Окуневая уха, жареные куры, пироги с грибами, с земляникой, копченая свиная колбаса запивались черным домашним пивом, мутной, дурно пахнувшей самогонкой.
Завязался общий разговор: каждому было что вспомнить, недавнее прошлое еще казалось близким и болезненно острым.
— Умирать буду, а вспомню, как из царской ссылки освобождался, смеясь, говорил Валериан Куйбышев. — Гнали нас по этапу в ссылку. В марте в красноярской тайге мороз такой, что дух захватывает; добрели мы до деревушки — ни почты в ней, ни властей, ни нашего брата ссыльного. Одни охотники в своих вежах да этапное помещение. Запер нас караульный начальник и ушел. Мы расположились на нарах, о воле мечтаем, царскую власть клянем. Вдруг входит конвойный солдат и зовет меня к начальнику. Прихожу. Начальник наш — мордастый фельдфебель — держит какую-то бумажку.
