Полк, уходивший на фронт, уже больше часа стоял на привокзальной площади. Муравьев браво прошагал вдоль строя, звучно поздоровался и, прижав к сердцу пухлые кулаки, начал напутственную речь:
— Бойцы революции! Весь мир трепещет от топота ваших шагов. С этой площади вы уходите прямо на вечные страницы всемирной истории, алые знамена осеняют вас, отблески славы вашей не погаснут в веках! Победоносные орлы, вы и я, ваш полководец, спасем Россию от внешних, от внутренних врагов ее. Земля, заводы — все добро хищников станет нашим добром. У каждого бойца зазвенят червонцы в карманах, каждому раненому я выдам награду чистым золотом. Я не кидаю своих слов на ветер — слова мои обеспечены всем достоянием республики. В ста шагах отсюда, в кладовых банка, хранится золотой запас России, и все герои революции получат свою долю…
Муравьев вскинул над головой кулак, ожидая овации.
— Обувки нетути, босиком много не навоюешь… — раздался робкий голосок.
Мастер фразы, Муравьев был еще и артистом мгновения. Он присел на мостовую, сдернул хромовые сапоги, протянул красноармейцу:
— Возьми, орел! Твой главком походит в лаптях до победы…
Восторженными криками ответили бойцы на неожиданную выходку Муравьева. Он же, босой, с растрепанными волосами, с правой рукой, прижатой к сердцу, смеялся; лицо его наливалось тугим румянцем.
Муравьев и Тухачевский вернулись в штаб. По дороге главком все вспоминал свое выступление.
— С солдатами разговаривай по-суворовски, умей их взбодрить, умей веселить: «Пуля — дура, штык — молодец! Заманивай врагов, солдатушки-братушки, заманивай!» Вот и все, что нужно солдату, — поучал главком Тухачевского.
В кабинет вошел адъютант:
— Политком полка по срочному делу.
Вошел бледный, растерянный комиссар полка, в котором только что выступал Муравьев.
— Какой дьявол за тобой гнался? — спросил главком.
— Красноармейцы отказываются идти на фронт. Устроили новый митинг, требуют жалованья за три месяца вперед, и золотом, — заикаясь от волнения, доложил комиссар.
— Ах ты, провокатор! Осмелился позорить моих орлов, продажная душа! Адъютант, расстрелять эту шкуру!
Адъютант выдернул наган, но выстрела не последовало, произошла осечка. Он вновь вскинул наган, Тухачевский вышиб оружие из его руки.
— Дважды не расстреливают, товарищ главком, — сказал он, закрывая собой комиссара.
— Отставить! — скомандовал Муравьев. — Радуйся, пес! Счастливая баба тебя родила…
Вечером Муравьев и Тухачевский отправились в бывшее дворянское собрание, теперь Дом народных встреч.
