А еще есть черный кот. У него нет имени - он просто Черный Кот, явившийся с месяц назад. Мы сперва думали, что он вряд ли намерен остаться надолго: он не был похож на бездомных кошек, поскольку был достаточно хорошо упитан; с другой стороны, вряд ли его просто выбросили на улицу - для этого он был слишком стар и самоуверен. Он был похож на маленькую пантеру и двигался, словно клочок ночи.
Однажды летом мы обнаружили его под нашим ветхим крыльцом. Он сидел там и поглядывал наружу: самец, с виду лет восемь-девять, глаза желто-зеленые, дружелюбный, абсолютно невозмутимый. Я решил, что он забрел к нам с соседней фермы или усадьбы.
Мне надо было уехать на пару недель, закончить книгу. Когда я вернулся, он все еще жил под крыльцом, где спал в старой кошачьей корзинке, которую нашел для него один из детей. Однако его было почти невозможно узнать. С него клочьями сходила шерсть, и на голой серой коже были видны глубокие царапины. Одно ухо было изжевано едва ли не в клочья. Под глазом виднелась глубокая рана, а нижняя губа была разорвана. Он похудел и выглядел уставшим.
Мы отвезли Черного Кота к ветеринару, который прописал ему антибиотики, и давали ему лекарство каждый вечер, подмешивая к кошачьим консервам.
Мы не могли понять, с кем он дрался. Со Снежинкой, белоснежной красавицей, нашей почти дикой королевой? С енотами? С крысохвостым клыкастым опоссумом?
Каждую ночь его раны становились хуже - то мы видели, что у него изодран бок, то на следующее утро весь его живот был исполосован следами когтей и кровоточил.
Когда дело дошло до этого, я отнес его в подвал, чтобы он мог поправить здоровье, лежа у обогревателя, за грудой старых коробок. Он оказался на удивление тяжел, этот Черный Кот, но я взял его на руки и отнес вниз. Я перенес туда корзинку и миску, приспособленную вместо туалета, и оставил немного еды и питья. Потом я закрыл дверь в подвал. Когда я вышел оттуда, руки у меня были в крови.
Он не выходил из подвала четыре дня. Сначала он даже не мог есть сам: из-за раны на морде он смотрел только одним глазом, он хромал и, когда он пытался ходить, его шатало. Рана на губе была полна густым желтым гноем.
Я заходил к нему каждое утро и каждый вечер. Я кормил его и давал ему лекарство, которое смешивал с консервами. Я вытирал самые жуткие раны и разговаривал с ним. У него был понос и, хотя я выносил миску каждый день, в подвале жутко воняло.
Те четыре дня, пока Черный Кот жил в подвале, выдались нелегкими: младшая поскользнулась в ванной, ударилась головой и едва не утонула; мне сообщили, что от проекта, которым я жил последнее время - сценария радиоспектакля по роману Хоуп Мирлис «Смех-в-тумане» для Би-Би-Си - решили отказаться, и я понял, что мне не хватит сил начинать все заново, пытаясь пристроить его где-нибудь еще; старшая дочь, которую мы отправили в летний лагерь, засыпала нас душераздирающими письмами и открытками, по пять-шесть в день, умоляя нас забрать ее домой; сын подрался с лучшим другом, да так, что они больше не разговаривали; жена, возвращаясь домой поздно вечером, насмерть сбила оленя, выбежавшего на дорогу прямо перед машиной. Машина стояла в гараже, дожидаясь ремонта; жена отделалась небольшой царапиной на лбу.
