Ширь и мах (Миллион) | страница 38
– А вы слышали, какой у меня в доме эмигрант-маркиз оказался?..
Резидент слышал, конечно, но давно забыл и теперь сразу не понял… А когда понял, то подумал невольно:
«Пустой человек – считается гениальным. Говорит о деле политического интереса, и вдруг на глупости мысли перескачут…»
Резидент ошибался, глупости укладывались в этой русской голове рядом с великими помыслами, ширь которых изумляла царицу.
Наконец, однажды, в приемный день, один посетитель рассеял вполне его хандру и вывел почти совсем из угнетенного состояния духа. Это был грек Ламбро-Качиони,>{50} снова явившийся к князю с хорошими вестями.
Четыре из его крейсеров с волонтерами из критян и фессалийцев совершили ряд подвигов в Архипелаге.
Потемкин оживился, достал огромную карту и стал искать места, которые называл Ламбро-Качиони…
Разговор быстро перешел в жгучий для князя вопрос.
– Что нового? – спросил грек.
И князь понял, что дело идет о согласии царицы на продолжение войны с Турцией.
– Ничего… Я бьюсь… Надеюсь. Врагов у нас много. Куда ни обернись – всюду друзья султана Селима! – усмехнулся князь. – Из трущоб даже приходят жалобы россиян, жаждущих замирения; дворянские собрания присылают депутатов просить правительство заключить с Портой мир. Что им – будет ли сокрушен полумесяц православным крестом или нет? Им за свои имения в новом ломбарде побольше получить… да поменьше платить… А какой-то идол пустил слух, что правительство – от расстроенных войной финансов – велит повысить процент ломбарда.
– Я слышал вчера, ваша светлость, – заявил Ламбро, – что от Платона Александровича отправлен к Репнину на сих днях особый гонец с письмом… Его приближенный человек из родственников…
– Ну, что ж?
– Прежде он не посылал таковых. И письмо, сказали мне, пространное. И его все Зубов написал собственноручно, просидев за грамотой четыре вечера.
– Откуда ты это знаешь?
– От его камердинера. Мне эта весть двадцать червонцев обошлась.
Потемкин посмотрел на лицо грека, помолчал и наконец вздохнул и подумал:
«Да… Не то стало…»
Отпустив грека, князь снова долго сидел задумчивый, почти грустный.
Наконец адъютант доложил князю, чтв просителей очень много.
– Шведский гонец просил доложить! – сказал офицер. – Говорит, что ему очень ждать нельзя. Некогда!
– А-а? – протянул князь иронически. – Хорошо… Так и знать будем.
