Джей довольно долго стучала в дверь, прежде чем ей отворил брат Мейнард в цветистой гавайской рубашке, которая резала глаз своей неуместной яркостью. Джей вошла в гостиную, предполагая увидеть там мать, но в комнате никого не было.
– Где мама? – обернулась Джей к монаху.
– Наверху, в своей комнате.
– Ей плохо? Вы же сказали, что с ней ничего не случилось!
– С ней все в порядке, – подтвердил монах, невысокий мужчина с седыми, коротко остриженными волосами и тонкими губами.
Заметно нервничая, он предложил Джей снять пальто. Однако она отступила на шаг и не сняла пальто, словно оно могло защитить ее от несчастья.
– Ваша мать попросила меня поговорить с вами.
– Почему именно вас? – насторожилась Джей, почти ничего не знавшая об этом монахе.
– Нам предстоит нелегкий разговор, – вздохнул брат Мейнард. – Присаживайтесь. Хотите выпить?
Он направился к небольшому бару и начал открывать бутылку портвейна.
Джей не хотела пить. Она проехала пятьдесят миль сквозь снежный буран и теперь желала одного – услышать всю правду. Однако Джей была так взвинчена, что не вымолвила ни слова, опасаясь расплакаться. Не снимая пальто, она уселась в старое мягкое кресло.
Справившись с пробкой, брат Мейнард налил в бокал немного вина и протянул его Джей.
– Выпейте, вам не повредит.
Джей решительно отставила бокал на край столика, рядом с которым стояла грубо раскрашенная статуэтка Девы Марии.
Эту статуэтку раскрасила сама Джей, когда ей было девять лет, и с тех пор ее мать не расставалась с поделкой. Нона была чрезвычайно сентиментальной. Весь ее дом был заполнен подобными памятными вещицами. Сама Джей не любила и не понимала этой особенности матери.
Она выжидательно смотрела на монаха.
– Выпейте, так будет лучше, – настойчиво продолжил брат Мейнард. – Вам пришлось проделать неблизкий путь, да еще в такую ужасную погоду…
– Черт побери! – взорвалась Джей. – Вы скажете наконец правду о моем брате?!
Ей не следовало поминать черта в присутствии монаха, однако сдерживать горячий темперамент было слишком трудно.
– Ваш брат серьезно болен, – медленно, словно нехотя, отозвался брат Мейнард, ничем не выдав своего недовольства гневной вспышкой Джей. – Сейчас он в больнице, почти в полной изоляции от внешнего мира. Врачи готовят его к химиотерапии.
Оглушенная этими словами, Джей безмолвно смотрела на монаха. К глазам ее подступали жгучие слезы. Патрик в изоляции? Химиотерапия? Как может Мейнард так спокойно произносить эти слова? Почему Патрика держат в Брюсселе? Почему его не отправили в Штаты? Происходящее казалось Джей бредом, ночным кошмаром.
