Те, с кем я сейчас, долго не могли понять, как я это делаю. Я показал. Они совсем ничего не умеют. Даже не чуют мин.
А я - как на стену натыкаюсь.
Тропу в темноте нахожу легко.
И ставлю на ней самострелы. Задел - кол в бок. Самое простое - садовые грабли. Бросаешь их в снег, а на ручке - шип. Так не убьешь, конечно, но человек вскрикнет.
На крик выйду я.
А из подвалов я их добываю горелой ветошью. Сами на пулю лезут.
Когда я только появился в их взводе, меня захотели покачать. Напали впятером, ночью. Я успел бросить три ножа. Теперь у нас мир…
Пенелопочка, моя дорогая, ты прибываешь, моя цыпочка, - большая, огромная, золотистая в различных своих проявлениях и вся такая волосатая-волосатая, и каждый твой волосок виден, отличим; по мере приближения он стремительно увеличивается в толщину, жирнеет и становится как бревно, как полено, он надвигается, бьет по глазам, а я такой маленький, неказистый с точки зрения растущего народонаселения, не выводимый с листа, как помарка, а ты, моя полнокровная, уже наваливаешься, нависаешь надо мной, твое дыхание - как молот, колышутся твои ужасающие груди, соски, на фоне всего остального лишенные буйной растительности, кажется, издают квакающие звуки, ходит ходуном шкварчащий живот и его умопомрачительно урчащие складки, перемещаются одна относительно другой, как волны, как девятые валы или как жернова, и снова, как валы, с удивительной впадиной, где затаился коварный пупок.
О, я знаю, он хочет вырваться, выпрыгнуть, как зверек, и я перед ним в размерах совершенно соизмерим, и все эти мои жалкие потуги, которые только и могут быть с ним соотнесены, если переводить их во что-то телесное, и я ною в предвкушении испытания, во мне оживают тонкие вибрации и дрожат невыразительные поджилки.
И вот, подломившись в пояснице, я поднимаю свой фаллос - он один лишь с тобой сопоставим, совпадает в полночных размерах, он - мой труд, мое мученье, мой червь, мой непостижимый багаж, остальное не в счет.
Обычно я тащу его на прицепе, как бурлак автомобиль, но час пробил - и вот теперь я поднимаю его, накачивая кровь.
Он встает, и ты на него садишься.
Я - паук, ты - паучиха.
Это сон.
Я тут недавно ковырял свой пупок, выяснял, как там дела. Сидел перед телевизором, смотрел новости и упражнялся.
Я новости смотрю раз в неделю, чтобы знать, в какой стране я все еще нахожусь, и ковыряние пупка к этому делу необычайно подходит.
Нет! Можно, конечно же, и не ковырять, но так уж у меня повелось: как только замелькали на телеэкране знакомые телеведущие, я сейчас же нахожу пупок и начинаю его очищать - точь-в-точь самка кенгуру перед своими микроскопическими родами.
