— Совершенно верно… Вот, у меня тут так и записано: «Двенадцать ноль-ноль».
— Пойдемте! — схватил его за рукав секретарь и потащил в галерею. — Только будьте почтительны, сударь, мастер чрезвычайно вспыльчив и в гневе несдержан не только на слова… — потер он ушибленное третьего дня фон виллендорфовским костылем плечо. — Если бы вы только знали, чего мне стоило уговорить его выкроить для вас пару минут!..
— Я буду благодарен вам, сударь, — потупив глаза, пробормотал молодой австриец, суетливо извлекая из кармана заранее припасенную монету в пять марок. — По мере моих скромных сил…
— Чересчур уж скромны ваши силы… — золотой волшебным образом исчез, будто его и не было. — Но Бог с вами… Кстати! Не вздумайте упоминать при хозяине о Господе или божиться! Он убежденный атеист!
— Я буду внимателен…
Завидев парочку, фон Виллендорф царственным жестом руки отпустил молодую женщину, с которой только что щебетал, и собрал в приветливую улыбку морщины на лице.
— Вы все-таки пришли, мой юный друг? — ласково приветствовал он зардевшегося, словно девушка, австрийца. — Признаться, я думал, что столь долгое ожидание охладит ваш пыл…
— Я всю жизнь мечтал о таком учителе, герр Виллендорф…
— Фон Виллендорф!.. — прошипел сзади Отто, пихая юношу в бок.
— Ну почему же, — благодушно улыбнулся старик. — Я две трети своей жизни прожил просто Виллендорфом, поэтому не вижу в своей фамилии ничего зазорного и без дворянской приставки… Оставьте нас, Отто!
Секретарь безмолвно повиновался, и скульптор продолжал:
— Я внимательно посмотрел ваши рисунки, молодой человек, и должен признать, что в вас есть искра…
Адольф просиял, но фон Виллендорф тут же охладил его пыл:
— Но я не могу принять вас в качестве ученика. Я очень сожалею, поверьте мне.
— Почему? — подался вперед молодой австриец, от волнения говоря еще более неразборчиво, чем обычно. — Я готов заплатить вам, маэстро! У меня есть деньги! Вот! — Он бестолково совал скомканные купюры в безжизненные бледные ладони, усыпанные старческими пигментными пятнами. — Я заработаю еще!
— Поверьте мне, — повторил старик, глядя в лицо пылкого юноши бесцветными глазами мудрой ящерицы, прячущимися в нависших морщинистых веках. — Дело тут совсем не в деньгах… Я сам плачу своим ученикам, если вижу, что из них что-нибудь получится. Хотя угадываю далеко не так часто, как хотелось бы…
Он оборвал свою речь на полуслове и замер, повесив голову на грудь. Казалось, что он заснул. Но через минуту дребезжащий голос зазвучал снова:
