— От материка до нас 1700 километров, а промежуточной базы еще нет. На галсы не хватит горючего. А мы, судя по последнему определению координат, с каждым часом все дальше и дальше дрейфуем на северо-северо-запад. В нашем положении самое разумное не забывать слов Фритьофа Нансена: «Величайшая добродетель полярника — умение ждать». Сумеем ждать, будем живы…
В палатку вошел Черевичный, Сегодня в ночь мы дежурили с ним в паре. Поставив пешню у входа, он Протянул мне согнутый лист дюраля, на котором лежала серая кучка полупрозрачных козявок.
— Смотри, что наловил в разводье! Это же почти одесские чилимчики. Завтра сварим, произведем дегустацию и заживем, как на Черноморье!
— Ладно, посмотрим, что завтра скажешь. Пошли осмотрим льдину?
Захватив пешню и топор, мы вышли. Стояла тихая, полная солнечного света ночь. От черного пятна пожарища не осталось и следа: все скрыл густой снег. Над баллоном продолжало биться пламя. Бледное в лучах солнца, оно было почти невидным.
— Да, все против нас. Этот снег как саван… — задумчиво произнес Иван.
— Завтра надо будет очистить палатку и набить побольше следов. При низком солнце они будут хорошо видны с самолета.
— Дай топор и возьми пешню. Ты здоровее. Если медведь — бей в грудь, как рогатиной, а я топором в голову. Главное, не упустить!
— Это же не бурый медведь. Белый не поднимается на дыбы перед нападением, — ответил я, принимая острую тяжелую пешню. Как ни примитивно было наше оружие, но с ним мы чувствовали себя увереннее.
Обойдя намеченную посадочную полосу и края ледяного поля, мы не обнаружили следов подвижки. Ветер зашел к югу и уже не жег так колюче. Черевичный долго смотрел на надвигающиеся перистые полосы облаков.
— Похоже, циклон подходит. Теперь запуржит, полосу переметет, да и лед начнет ломать…
— Не страшно. Лишь бы выскочили на нас. Сбросят инструмент, продукты, газ. Расчистим. На полюсе с Мазуруком было труднее. Торосы и ропаки пришлось рубить, а было нас всего шестеро. Вырвались.
Мы замолчали. Впереди на бесконечном белом пространстве сиротливо чернела одинокая палатка, а над ней полоскался потрепанный кусок алой ткани — флаг, который был трижды на Полюсе недоступности>[2]. Мы свято его берегли и брали с собой во все экспедиции…
И, вдруг мы ясно услышали гул самолета. Крик радости вырвался у нас одновременно.
— Само… лет, само… лет!!!
Прямо на нас на малой высоте шел двухмоторный самолет. Но, не дойдя двух километров, отвернул вправо.
