– Потерпи! Этот твой гипотетический преступник, разве не обязан он был допустить, что как только мы обнаружим обман с первой открыткой, то наверняка поставим под сомнение и достоверность второй?
– Верно. Не будь первой, я бы не усомнился во второй.
– Вот так-то! И что из этого вытекает?
– Автор этих открыток, на мой взгляд, явно перестарался. Переборщил. Но вот почему?..
– Да, так почему? – торопил полковник.
– Не исключено, что просто по недомыслию, по собственной глупости. Вообще-то я избегаю оперировать версиями о глупом преступнике, слишком это опасно. Потому допускаю: трюк с открытками был кому-то необходим, чтобы оттянуть время, отдалить начало розыска. И следует признать, трюк удался, мы потеряли три с лишним недели. А сейчас, вполне возможно, трюкачу уже безразлично, если обман и раскроют. Ведь Кандиларов или в Турции, или… – Бурский развел руками.
– Что – или? Договаривайте.
– Не знаю. Но сложности предвижу немалые.
– Товарищ полковник, разрешите и мне, – попросил Шатев.
– Какие тут разрешения? Да мы все четверо только и ждем, когда нас посетит наконец умная, оригинальная мысль!
– В обеих открытках обращение к жене – «Милая Виргиния», – сказал Шатев. – А Кандиларова утверждает: иначе, как Джиной, муж ее не называл. Лично ее это больше всего и смутило. «Будто не он писал» – вот что она сказала. Давайте задумаемся. Может быть, муж хотел таким образом предостеречь свою жену, а?
– Вот это мысль! – воскликнул полковник Цветанов.
– Если судить по семантическому анализу… – начал было Бурский, но начальство его осадило:
– Не объясняй нам, пожалуйста, что такое семантика. Давай-ка послушаем капитана. Сдается, у него что-то дельное наклевывается.
– Я убежден, что это странное обращение – не случайность. Должно быть, в обоих случаях Кандиларов не смог прибегнуть к открытому тексту. Значит, нечто, – Шатев возвысил голос, – препятствовало ему изъясняться свободно. А может, некто?.. Тогда о каком препятствии конкретно может идти речь? О принуждении, например. Об угрозах. О насилии… И другая странность – подпись отправителя: «П. Христов».
– Что же здесь странного? – удивился полковник. – Любой болгарин в неофициальных письмах прибегает к краткой форме подписи.
– Но он всю жизнь подписывался не иначе, как Кандиларов! Хотя фамилия его и отдает церковным елеем,[1] раньше-то он ее не менял. Почему же теперь, в открытках, вместо Петко Кандиларова – какой-то П. Христов?
– Все-таки он из Турции пишет, – сказал Бурский. – Объявляет себя невозвращенцем.
