— «Ругнарек» теперь способен внедряться в сознание без технических средств. Фактически, теперь это обычный вирус. Как эбола, СПИД, чума. И с этой проблемой, боюсь, нам не совладать. — Олег Иванович через плечо указывает на окно. — Там стоит первый больной «чумы ХХI века». Остановите его, пока не поздно.
— Отбросим эмоции, оставив яркие клише журналистам. На чем основаны ваши выводы?
— До столкновения с этим мальчиком… Как его?
— Сетевой «ник» — Вуду, — подсказывает голос. — Боец шестого уровня. Двенадцать успешных ликвидаций.
— Мне не важно, сколько он убил, главное — шестой уровень, — отмахивается Олег Иванович. — Шестой! И полная амнезия в финале. Нейронные связи напрочь разрушены. Словно кто-то размагнитил дискету. — Он переводит дыхание. — Так вот, Алексей Колесников до случайного контакта с ним был полностью стерилен. Ручаюсь, никаких следов, ни единого фрагмента «Ругнарека» в его мозгу до этого не было. А сразу же после контакта развилась картина первичного инфицирования.
— Предпочитаю термин «инсталляция программы», — вставляет голос.
— Как вам угодно, — кивает Олег Иванович. — Но за несколько часов при ярковыраженных симптомах первого уровня произошло то, чего никто и никогда не предполагал. Последняя томограмма показала четвертый уровень! А начали обследование мы еле-еле со второй. Практически на наших глазах прошел процесс, на который, как мы считали, уходят годы. И динамика перестройки нейронных связей неуклонно возрастает. Она идет по экспоненте, характерной для развития вирусной инфекции. Вот что страшно!
Олег Иванович отворачивается к окну. Говорит в стекло:
— Я не знаю, кто там сейчас стоит. Боюсь, он сам уже не знает.
* * *
Все кончилось. Мир отхлынул, оставив после себя загаженный парк, иссеченный просеками аллей, больничные корпуса, цвета тающего рафинадного кубика, муть фонарей и равнодушие лилового неба.
Он, опустошенный, раздавленный, с содранной кожей и раздробленными костями, стоял, безвольно уронив руки, вперив взгляд в серый растрескавшийся асфальт, на который ему суждено через мгновение рухнуть, чтобы уже никогда больше не встать. Потому что незачем рвать жилы, отжимая от груди тяжесть земли, если тебе по ней некуда идти. Так и лежи, давясь болью, пока не хрустнет пружинка в груди, и лишь за миг до конца ты обретешь блаженный покой.
Алексей едва доплелся до скамейки. Рухнул на нее, больно ударившись лопатками о жерди спинки. Голова кружилась, будто только что спрыгнул с карусели. До ворот больницы оставалось каких-то сто метров, но не было сил даже на пару шагов.
