– Ах, Полина, не лезьте вы в это дело! Вы так молоды, зачем вам неприятности в начале карьеры? Вы и мне не поможете, и себя погубите.
– И все-таки, Виталий Кириллович, кто свидетель?
– Сначала я думал, они сами все расскажут, но этого не случилось. Я их не осуждаю, чтобы выступить против руководства, надо иметь поддержку. Ее ни у кого из них нет. Я не хочу никого подставлять, – сказал Борщинский и отвел взгляд в сторону.
– Я понимаю, вы благородный человек, но сейчас не тот случай, чтобы проявлять это качество.
– Полина Андреевна, прошу вас, не надо об этом. Я уже все решил для себя... Я не стану никого топить. Как я буду смотреть в глаза женам и детям тех, кем стану прикрываться? Лучше уж я сам, – губы Борщинского задрожали. – Достаточно того, что я сделал свою семью несчастной.
– Виталий Кириллович, они вас очень любят. Хотя бы ради своей семьи вы не должны брать на себя чужую вину.
– Я тоже виноват. Мне следовало настоять на комплексной проверке. Я хотел ослушаться приказа, но мне не отпустили базальт со склада. Нагрузка при холостом ходе совсем другая, такая проверка ничего не дала, – сказал Борщинский.
– Ну вот, вас вынудили идти против технологических норм и против совести. Вам ведь грозили увольнением, так? А у вас трое детей и ипотечный кредит...
– Кого интересуют мои проблемы? Дубцов был совсем мальчишкой... А мне – полтинник... Я должен взять всю ответственность за его гибель на себя. Иначе как мне людям в глаза смотреть?
– И все-таки в смерти рабочего виноваты не вы, а... – я не договорила, потому что позади меня скрипнула дверь.
Я оглянулась. В палату зашла Таня и спросила:
– Ну что, поговорили? Все, Поля, время вышло. Мне систему ставить надо.
– Виталий Кириллович, держитесь, – сказала я напоследок.
– Спасибо, Полина, что пришли, но я все для себя решил...
– До свидания, – я ободряюще подмигнула и вышла в коридор.
Настроение Борщинского мне совсем не понравилось. Он уверовал в то, что в смерти Дубцова есть частица его вины, и совсем не хотел бороться за то, чтобы наказан был истинный виновник трагедии. Возможно, после инфаркта у него уже не было сил бороться. Виталий Кириллович чувствовал себя виноватым даже перед собственной семьей, потому что заставлял самых близких людей страдать вместе с ним. Он мог бы назвать мне фамилии свидетелей, но из самых благородных чувств не стал этого делать.
Я думала, что поговорю с этими людьми, задействую все мыслимые и немыслимые ресурсы, и они помогут вытащить Борщинского, но мои надежды не оправдались. Виталий Кириллович не хотел доставлять еще кому-то неприятности. Совершенно ненужная щепетильность на обломках разрушенного благополучия! Хотя в чем-то он был прав. Выступать против власть имущих – себе вредить. Борщинский это понимал и даже не уповал на закон. Кто-то сказал, что в джунглях наших законов процветает закон джунглей. Так и есть. Каждый выживает в меру своих сил и возможностей. Виталий Кириллович был честным, благородным, способным брать на себя груз ответственности. Кудринцев же являл собой его полную противоположность.
