Делать такое усилие эта женщина, сразу видно, умела. Но, войдя в кухню, она его сделать не смогла – остолбенела на пороге, кажется, в растерянности. Мужчина, пришедший с нею, маячил у нее за плечом, как бледное пятно. Впечатление пятна усиливалось еще и тем, что голова у него была лысая, и лысина напоминала намазанный маслом блин.
Молчание длилось просто бесконечно. Петя сидел на табуретке и с отвисшей челюстью смотрел на вошедших. Соня стояла рядом с ним и не знала, что сказать. Да и никто, кажется, не знал, что сказать.
– Петя?.. – наконец выговорила женщина. Она опомнилась первой. – Ты почему не на работе?
– За... При... Приболел... – хрипло произнес Петя. – Горло...
– Алла, может быть, я лучше пойду? – пискнул мужчина за спиной у женщины.
Его слова прозвучали так смущенно, словно он вошел в квартиру голым или, того хуже, догола разделся прямо на пороге.
В ответ на эти слова женщина сразу встрепенулась, совершенно сбросив с себя оцепенение.
– Почему это ты пойдешь? – не оборачиваясь на своего спутника, сказала она.
– Но ты же говорила, в кровать... А здесь же... – пробормотал он.
Тут наконец пришел в себя и Петя.
– Мама! – воскликнул он, вставая. – То есть как же...
Соня была уверена, что в ответ на его возмущенный и от возмущения недоговоренный вопрос женщина ответит что-нибудь резкое, решительное, вроде: «А вот так же!» Но она повела себя совершенно неожиданно.
Она побледнела, потом покраснела, потом побледнела снова, теперь уже чуть не до синевы. В глазах ее мелькнуло смущение, потом смятение... Потом глаза ее заметались, остановились на Соне, и она произнесла каким-то скомканным тоном:
– Но вот же... Но ты же сам...
– Я просто заболел. Поэтому не пошел на работу. Исключительно поэтому!
Резким был тон не у нее, а у Пети. Это показалось Соне неожиданным. Непонятно, правда, почему она решила, что эта женщина должна говорить резко. Но от Пети она такого тона не слышала никогда, это точно.
Женщина снова бросила на Соню быстрый взгляд, глаза их встретились... Соня уловила в ее глазах какой-то мгновенный умоляющий промельк.
И тут же все происходящее сделалось для нее ясным, как на ладони!
– Мама!.. – повторил Петя теперь уже не возмущенным, а растерянным тоном. – То есть ты, конечно, имеешь полное право... Я вовсе не...
Соня переводила взгляд с Пети на его маму и обратно. Несмотря на Петино бормотание о полном мамином праве, несмотря даже на слова его мамы о кроватке, в которую «давно пора», она видела, что та вовсе не собиралась тайком от сына провести время в постели с мужчиной. Может, только потому, что слишком уж не подходил на роль ее партнера вот этот лысый блинчик с писклявым голоском, – но это было для Сони очевидно. И, несмотря на теперешнее смятение этой женщины, так же очевидно было и то, что, пожелай она привести в квартиру мужчину, она уж точно не стала бы этого стесняться. И смятение ее происходило теперь только от недоразумения, от нелепости, от несоответствия между ее намерениями и восприятием этих намерений сыном, а вовсе не оттого, что ее застукали с мужиком.
