– Надеюсь, ты не забыл, что я в курсе всех твоих тайн…
– А что ты имеешь против моей женитьбы? – с явной угрозой спросил Ричард.
Храбрость мгновенно покинула Майлса, и в голосе его уже не было прежнего воодушевления.
Лэтам праздновал победу. Майлс будет послушен.
– Будет гораздо спокойнее, если Фрэнси останется вдовой. Тогда Кэтшолм после ее смерти перейдет через Констанс ко мне.
Майлс молчал. С галереи музыкантов послышалась первая баллада, с большим мастерством исполняемая на лютне и флейте. Лэтам заметил только, что он приказал позвать музыкантов – и их позвали.
Оглядывая нижние столы, он вдруг обратил внимание на рослого мужчину, одетого в черное с серебром. Эдуард Парсиваль. Лэтам презрительно скривил губы. Парсиваль был порочен не менее чем он сам, представляя правосудие, до которого ему совершенно не было дела, однако прибыли от этого у него было гораздо меньше, чем у Лэтама.
Гораздо больше его интересовали грушевый пирог и Томазина Стрэнджейс, которая избегала встречаться с ним взглядом, но все же искоса посматривала на него, когда выдавался удобный случай.
«Ник прав. Надо как можно скорее выбираться из Кэтшолма. Когда Лэтам узнает, что я все вспомнила, он заставит меня молчать. Даже если я отрекусь от своих слов, это не поможет. Он из тех, кто жестоко мстит… Странный он человек», – думала между тем Томазина, заметив, как плотоядно он поглядывает на пирог. Все знали, что он обожает груши из сада в Кэтшолме – того самого, который теперь принадлежит ему. Томазина вспомнила, как он распоряжался на кухне подать этот пирог только ему одному. Вряд ли он поделится им с гостями. Да и с невестой тоже.
Констанс только и делала, что подкладывала еду себе на тарелку, но есть не ела.
Пир шел своим чередом, и Томазина уже пожалела, что пришла. Вряд ли она узнает здесь что-нибудь о своей сестре, к тому же ей было не по себе под взглядами Лэтама. Когда он вышел из залы, ей стало намного легче.
Хихикнул Генри Редих, издав первый звук за все время, что он просидел рядом с ней.
– Даже те, кто сидят с ним рядом, – шепнул он ей на ухо, – не смогут воспользоваться его тайным стулом.[7]
Лэтам возвратился как раз тогда, когда принесли вторые блюда. Он выбирал себе самые аппетитные куски, не заботясь о гостях. А одно блюдо, Томазина не рассмотрела какое, он просто-напросто целиком забрал себе. Лэтам уже предвкушал удовольствие, как вдруг гримаса боли появилась на его лице, и он опять покинул залу.
