3. Левый национал-большевизм
У любой революции есть «консервативная» подоплека, которая выражается в противопоставлении актуальному положению вещей — Системе — архаической парадигмы, давно забытой и утраченной в обычном, нереволюционном и нерадикальном консерватизме. Внешне эта тенденция часто бывает настолько «нигилистична» и «разрушительна», что увидеть ее «консервативное», "архаическое" начало крайне трудно. Именно этот аспект и следует назвать "левым национал-большевизмом".
Агурский показывает, что такой "левый национал-большевизм" исторически восходит в русскому эсхатологическому сектантству, старообрядчеству, народному апокалиптизму. Его более современными носителями становятся вначале некоторые "славянофилы", — самые крайние представители которых (в отличие от умеренных консерваторов) ненавидели лютой ненавистью весь романовский "петербургский период", который они считали отступлением от истинно национального подлинно православного строя, — а потом и «народники» — Герцен, Огарев и т. д. вплоть до Бакунина, Ткачева и Нечаева, а также левых эсэров. В этом направлении доминирует "мистический нигилизм", идея того, что «спасения» (читай социального блага, построения справедливого общества и т. д.) в настоящих условиях нельзя достичь традиционным, конвенциональным, установленным путем, безвозвратно потерявшим свою легитимность и действенность. Остается лишь парадоксальный путь "святости через грех" или "созидания через уничтожение, ниспровержение".
Левый национал-большевизм начинается с самосожжений староверов, с радикальных течений беспоповцев, таких как «нетовцы» (или "Спасово согласие"), а также с вышедших из этой среды "духовным христиан", известных как хлысты. В этой среде было распространены представления, о том, что «антихрист» уже пришел в мир и что русская государственность и официальная церковь целиком подпали под его влияние. Против такой десакрализированной государственности и ставшей безблагодатной церкви сектанты выдвигали идею "невидимого града" и "общины избранных", которые, следуя страшными путями, стяжают себе избавление через протест, разрушение, особый путь "святотатственной (по крайней мере с обычной точки зрения) святости".
Террористов-народников и, в частности, Нечаева следует понимать исходя именно из этого "религиозного нигилизма", свойственного русской национальной стихии, как некая неформальная, параллельная идеология, редко отчетливо выраженная, но все же потенциально присутствующая в широких народных массах.
