Как уверяла Марина Чудецкая, а Голованов не имел оснований не доверять ее рассказу, до этого случая Дима никогда не пропадал из дома, а если и уезжал порой к друзьям на дачу, то предупреждал об этом заранее. И если он вдруг исчез неизвестно куда, а сам по себе он не мог испариться, то причастными к этому исчезновению могут быть его новые знакомые, судя по всему тусовочные, с которыми он сошелся в самое последнее время.
— Вот так всегда, — пробормотал Агеев, когда Голованов вручил ему распечатку с номерами телефонов, по которым надо было обзвонить их хозяев и очень мягко и ненавязчиво поинтересоваться судьбой Чудецкого. — Кому-то вершки, а кому-то сплошные корешки.
И замолчал, рассматривая довольно внушительный список с женскими именами.
— Филя! — усовестил друга и бывшего сослуживца Голованов. — Тебе доверено поработать с лучшей половинкой человечества — женщинами. Причем довольно молоденькими. И ты… неблагодарный, вместо того чтобы сказать мне спасибо…
Явно оскорбленный в своих лучших чувствах, он отрешенно махнул рукой и потянулся за лежавшим на журнальном столике мобильником. Ему самому предстояло проработать третий список, распечатка которого едва уместилась на трех листах мелованной бумаги. Однако, прежде чем начать обзванивать по списку, набрал номер сотового телефона Марины Чудецкой.
Когда услышал ее голос, произнес негромко:
— Здравствуй, это я.
— Здравствуй, милый.
— Как ты себя чувствуешь?
— Да как тебе сказать… И хорошо, и плохо.
— Дима не звонил?
Она только вздохнула в ответ. Скорбно и тяжело.
— Значит, так… — уже более властно произнес Голованов. — Никаких самостоятельных телодвижений, и, если вдруг кто-то весьма настойчиво будет его спрашивать, тут же звони мне.
— Хорошо, спасибо тебе. И еще… Тебя сегодня ждать?
И замолчала в нервозном ожидании ответа.
— Я позвоню тебе. Ближе к вечеру.
Отключившись, Голованов почесал мобильником кончик носа, покосился на Агеева, который собирался, кажется, заваривать чай, и, мысленно обматерив себя, любимого, набрал телефон жены…
Судя по тому предчувствию, которое не покидало его все утро, предстояло объяснение, которое могло закончиться серьезной разборкой.
Совершенно невзрачный внешне Филипп Агеев, к которому женщины почему-то липли как мухи на паскудно красный и столь же паскудно вонючий «портвэйн», оставшийся на донышке граненого стакана, остался верен своему счастью профессионала спецназовца. Руководствуясь собственным наитием и прозванивая подружек Димы Чудецкого не строго по списку — сверху вниз, а выборочно, он сделал охотничью стойку уже на шестом звонке и его голос, в привычной ситуации немного грубоватый, приобрел вдруг целую гамму дополнительных расцветок.
