— Ага-то ага, только некогда мне. Попроси Нинку сбегать. Ей полезно.
— Ее дома нет.
— Меня вообще-то тоже нет, — напомнил Турецкий.
— Ты — другое дело. Ты взрослый, ответственный человек. Местами.
Турецкий буквально видел, как Ирина улыбается.
— Вот именно что местами. — Он сделал усилие и хохотнул. — А другими местами я могу забыть про твой хлеб. Ладно, куплю. До вечера.
— А чем ты так занят?
— Еду на встречу с Реддвеем.
— Ой, с Питером?! Привет ему огромный…
Ему пришлось остановить машину, потому что отчаянно махал гибэдэдэшник.
Подошел грузный лейтенант и, совершенно не обращая внимания на козырные номера черной «Волги», сказал:
— Что же это вы себе позволяете, уважаемый? Совсем стыд потеряли?
Турецкий устало потер глаза. Сейчас он покажет служебное удостоверение, и его отпустят. Но в чем все же дело? Превысил скорость? Залез не в свой ряд? Проехал кирпич?
Гибэдэдэшник, глядя на его недоуменный вид, легонько постучал по дверце, и Турецкий с ужасом вспомнил, что совсем забыл про эту идиотическую надпись: «Пацаны, это не мент, это реально нормальный мужик!»
Ведь он так с ней позорно и удрал из Дедешина, а потом и из Лемежа. И значит, ездил по Москве и у Винокурова на стоянке парковался…
Турецкий вздохнул с раскаянием:
— Слушайте, лейтенант, у вас найдется какой-нибудь растворитель? Поможете снять эту дрянь?
С Реддвеем встретились в ресторане «Пушкинъ». С некоторых пор Турецкий с Грязновым-старшим облюбовали это довольно недешевое заведение. Немало было в городе ресторанов, которые в разные времена они почли своим вниманием, в некоторые из них продолжали ходить и поныне. Но почему-то, когда вставал вопрос, где назначить деловую встречу или дружеский обед (что, как правило, подразумевает не менее серьезные разговоры), никаких иных вариантов, кроме респектабельного заведения на Тверском бульваре, не рассматривалось. На первом этаже в «Пушкине» располагалось кафе, на втором и на антресолях — ресторан, причем в ресторан можно было подняться на старинном лифте с кружевным литьем.
Вот и сейчас Турецкий с Реддвеем сидели на антресолях. Питер тоже был здесь не первый раз и чувствовал себя совершенно комфортно. Впрочем, этот истинный сын Америки везде себя так же чувствовал.
Говорили о пустяках, но у Реддвея явно было к Турецкому какое-то дело, Александр Борисович это чувствовал. Ну что же, скажет в свой черед. Да Турецкий и не против был переключиться, уж больно на душе было муторно. Реддвей пил свежевыжатый сок, а Турецкий вообще воздерживался — впереди еще маячила встреча с начальством.
