— Товарищ майор… Андрей Васильевич… но у нас в семье никогда…
— Георгий, речь не идет о том, обсуждалась у вас в семье судьба этого человека или нет. Речь о другом: вы, именно вы, а не кто-то еще из вашей семьи, знали о существовании у вас очень близкого родственника, пусть и неизвестного вам лично?
— Нет, то есть да, что-то смутное, краем уха, я, конечно, слышал…
— А почему же об этом «смутном» вы не сообщили нам?
— Но я полагал…
— Полагать и принимать решения — наша забота, товарищ Жаворонков. А ваша обязанность, заполняя документы для Комитета государственной безопасности, честно и добросовестно сообщить все факты своей биографии и все обстоятельства, касающиеся ваших ближайших родственников.
— Я должен поговорить с отцом!
— А вот этого делать как раз не следует. Мы проверили все обстоятельства, и нам известно, что ваш отец действительно давно прервал свои отношения с братом и все эти годы не имел с ним никаких контактов. Но родственные конфликты, даже по прошествии десятилетий, — явление достаточно болезненное. И заставлять вашего отца, заслуженного ветерана войны, вновь переживать эти застарелые семейные неурядицы — просто негуманно, а главное, нецелесообразно. К его брату, а к вашему дяде, Семену Жаворонкову, мы, к вашему счастью, не имеем никаких серьезных претензий. Известно, что в плен он попал в бессознательном состоянии после тяжелого ранения, что в плену вел себя достойно, не поддаваясь ни на какие антисоветские провокации, что после побега из плена сражался с врагами отважно и мужественно. Вот разве что в вопросе возвращения на родину… Ну время тогда было сложное — мы это прекрасно понимаем — многие оказались под влиянием лживой антисоветской пропаганды и не всегда умели ей достойно противостоять. Ваш дядя оказался, увы, в числе таких «заблудших» душ, но врагом нашего государства он никогда не был, а поэтому никаких серьезных обвинений в его адрес мы никогда не выдвигали и наблюдение за ним давно сняли.
Лукавил, ох лукавил товарищ майор Андрей Васильевич Завалишин. Уж ему-то было прекрасно известно, что итальянский партизан Симон, он же старший сержант Красной армии Семен Жаворонков, по собственному настойчивому требованию был отправлен на родину одним из первых транспортов и что его бессловесная тень ушла в небытие вовсе не на альпийских лугах или в долине реки Роны, а в лагерях НКВД под Воркутой.
Майор держал многозначительную мхатовскую паузу. Молчал и Георгий. После всего уже сказанного предположить, в какую сторону направится дальнейший разговор, было довольно трудно; самое время помолчать и сосредоточиться.
