«Ничего себе! — подумал он. — Интересно бы узнать, когда мы закончили? Вернее, на чем остановились?..» Но рядом, кроме мертвецки спящей красавицы, естественно, никого не было, значит, и вопрос — в пустоту. Впрочем, пробилось некое воспоминание сквозь не рассеявшийся еще туман. Кажется, он, активно утверждая свой тезис на практике, убеждал Эву, что самое сладкое место для поцелуев помещается у нее под коленкой, сзади, прямо на ее голубых жилках. И она восторженно взвизгивала, как от невыносимой щекотки, и дрыгала ногой, пытаясь ею сжать его щеки… Ну, было, и что? Однако, почувствовав некоторую неловкость и стараясь сфокусировать зрение, уставился на свои ноги, где обнаружил льняную, распотрошенную копну Эвиной головы.
«Валет»… «бутерброд»… — возникали в голове легкомысленные наименования различных любовных поз, но мысли не задерживались. А вот откуда появилась неловкость, это он понял наконец, когда увидел, во что конкретно, вероятно еще с ночи, вцепилась своими требовательно острыми коготками вкрадчивых кошачьих лапок легкомысленная «девушка», да так, видно, и заснула — сил ей уже недостало. Еще она что-то изрекала по поводу перста судьбы, который ею руководит и диктует свои правила, коим она подчиняется категорически и всегда с огромным желанием. Это она формулировала свое эго. Или жизненное и творческое кредо, как угодно. А он, помнится, смеялся, потому что было действительно очень смешно.
Но мысль лениво текла дальше, и Александр подумал о том, что Эва — так уж вчера вышло — сама превратилась в перст его судьбы. Это же она отправила его чуть ли не силком на посадку в самолет. В результате самолет никуда не улетел, а сам Турецкий бросил все, сдал билет и явился сюда, в гостиницу, чтобы не упустить редкой возможности самому оторваться от души. Эве он верил и твердо — во всех смыслах — знал, что именно так оно и будет. Что и произошло. Но самолет-то все-таки не улетел, вот в чем смысл! И как это следовало называть, если не прямым указанием той же судьбы? Жестом ее перста? А если позже и улетел, то все равно оставил Александра Борисовича здесь, у обнаженного бедра, можно сказать, благородной гражданки Латвии.
Теперь еще… Он хотел уехать на вокзал под утро, чтобы ближайшим же поездом отправиться в Москву. И что? А ничего. Уже семь утра, а он — до сих пор в постели. Эва, открыв когда-нибудь глаза, и не подумает отпускать его на волю. Неутомимая «девушка» — невероятная сила, и она нынче тоже «отрывалась» так, будто была уверена, что это у нее в последний раз. Страшно, аж до обморока…
