– Слушайте, – крикнула я, – а где у вас тут туалет?
Он молчал.
– Вы слышите? Мне нужно в туалет!
– Так чей вы подарок? – прошипел он где-то рядом.
– Госпожи Булгаковой и Андрона...
– Ну, я им устрою после праздников! У них в городе не останется ни одного клиента. Как ты говоришь, называется агентство?
– Ой, забыла! – перепугалась я. – Можно я пойду? Мне-то зачем в засаде сидеть? Меня машина ждет!
Он застонал громко, и стон перешел в рычание.
– Ах, там еще и машина! Я тебя умоляю, сиди тихо! Я приказываю! Отсюда уже нельзя выходить! Хочешь в туалет, решай эту проблему там, где сидишь, мне плевать! Только тихо!
Я испугалась и затихла. Время шло, но ничего не происходило. Не было слышно ни звука, ни шороха. Наверное, он опять заснул в своей засаде. Мне стало интересно: а как же Новый год, уже наступил, или еще нет? Первый раз в жизни я совершила безрассудный поступок, и жизнь сразу же отвесила мне увесистую оплеуху. Я изо всех сил старалась не дрожать, руки и ноги сильно затекли, шею заломило. И тут раздались шаги.
Послышался звонкий женский смех, потом приглушенный мужской голос. Сердце заколотилось в ушах, и я подумала, что ничего хорошего, доброго, праздничного, в этой засаде нет, потому что у Балашова в руках наготове оружие. Он кого-то караулит, чтобы убить. А потом пристрелит меня, потому что свидетелей в живых не оставляют. Меня забила крупная дрожь. Зачем я затеяла все это? Ведь знала: где деньги, там всегда преступление.
Послышался звук открываемой двери, женский голос отчетливо и весело сказал:
– Заходи! Я приказала накрыть на стол. Эля у мамы. Мой боров улетел в Париж! Черт, почему здесь так темно?
– Твой боров не улетел в Париж! – громыхнул раскатистый бас, и у меня над головой вспыхнула голубая лампа.
Женщина вскрикнула, какой-то тенорок смачно выругался.
– Твой боров не улетел в Париж! – повторил бас с нажимом на «боров».
Повисла очень нехорошая тишина.
– Красиво, красиво, – сказал тенор. – Но избито. Убери ствол, давай поговорим!
– Ты думаешь, я буду с тобой разговаривать?!
Раздался выстрел, звук разбитого стекла, и женский визг. Меня затрясло.
– А что это так звенит? – дрожащим голосом спросила женщина.
Значит, она жива. Значит, он пристрелил тенора.
– Так значит, – зарычал бас, – твой боров улетел в Париж?! А Эля у мамы?! И ты приказала накрыть на стол?!
Балашов исполнял свой монолог как талантливый актер: с хорошим внутренним напряжением, и эмоциональным крещендо в конце каждой фразы.
