Он вообще весь как-то очень оживился. Его бледные скулы заметно порозовели.
— Знаете, — Реджинальд глядел на Гарольда, — всегда трудно прервать этот процесс, чем дальше заходит дело, тем труднее.
Он с видимым наслаждением повел плечами и сделал несколько вращательных движений головой.
— Это… чертовски… затя-я-ягивает… чертовски…. Если вовремя не остановиться, то процесс может стать удивительно необратимым. Ладно, извините, — протянул Реджинальд по-английски, его глаза лихорадочно поблескивали — шоу закончено. Вопросы из зала?
— Реджинальд, — я достал телефон и протянул ему. От только что увиденного я сильно нервничал. Моя рука дрожала, и поэтому я случайно коснулся его руки. Она была холодная как… какжидкий азот. Мои пальцы как будто свело внезапной судорогой, и я крепко ухватился за его кисть.
— Спасибо. Я его искал. Что с Вами, Александр?
Мне казалось, или красный туман все еще продолжал витать в кабинете? Я поднял руку протереть глаза и вместо своей руки вдруг с ужасом увидел тонкие мальчишеские пальцы, чужие пальцы. «Oggi mi sono alzato alle sete in punto, — вдруг подумал я, не поняв ни слова, — Счастье — это искривленность, иначе экстенсор, метапространства, отделяющего узел коллинеарно интенциональных матриц от интенционального объекта, в граничных условиях, определяемых омега-корреляцией в альфа-размерном, то есть неметрическом, континууме субсольных агрегатов, называемых кереброновыми супергруппами. Это надо аккуратно перевести обратно на польский, а лучше найти в оригинале, заучить наизусть и потом сказать Ему, когда буду брать у Него автограф. Пусть распишется на последнем издании своей „Суммы Технологии“. Так, на чем я остановился? Ах да, конечно, на Волшебном Замке.
Тайна Волшебного Замка демонстрирует мои архитектурные способности в переустройстве старых, давно знакомых комнат. Самое главное — это побольше драгоценных камней, золота, тропических цветов. Тут идеи о проектировании космических станций, о красоте, чуждой несовершенному человеческому глазу, о чудовищной гармонии и хаосе иных миров. Но образы теряются в тумане, путаются друг с другом и частично исчезают. Старые образы сменяются новыми или изменяются до неузнаваемости под влиянием очередных дивных и безумных идей. И что же осталось от замка? Остался трепет перед старинными полуразрушенными зданиями. Я люблю мертвые города марсиан, перо Рея не оживило их, но показало, что смерть может быть величественнее жизни. Я говорю о смерти легко и привычно. Однако тут пошли уже слишком человеческие эмоции. О, боже! Какая бездна открывается передо мной! Мириады миров, размещенных в многоуровневой Вселенной; моя собственная классификация всех моих знаний и даже пути к достижению всего того, что пока еще для меня загадка.
