Я протер глаза. Нащупал футлярчик с карандашами во внутреннем кармане пиджака, сегодня я взял с собой маленький. Реджинальд аккуратно отложил в сторону стопку исписанных листов, закурил. Он тоже выглядел бодро.
— Вы что, так и не спали? — изумленно протянул я. Хотя, наверное, странно было бы спать в баре. Я взглянул на светящийся циферблат наручных часов. Время половина шестого утра, — ну ладно ты, Гарольд, но Вы, Реджинальд!
— А у меня ненормированный рабочий день, Александр, — отозвался де Краон, выпустив колечко дыма. Видимо после коньяка у него немного сел голос, приобретя совершенно завораживающие нотки. Как лектор, я позавидовал такому голосу. И этого у меня тоже никогда не будет. Я почувствовал себя просто каким-то неполноценным!
Реджинальд был похож на кота, только что выпившего блюдечко молока.
— Закурите? — он протянул портсигар Гарольду и мне.
Я покачал головой, мне хотелось только чаю. И еще больше домой.
— Спасибо, нет, — отказался и Гарольд, — мне нельзя.
— Почему?
— Ну… — замялся Гарольд, застигнутый врасплох прямым вопросом, — мой деликатный мозг… э-э-э… не выносит дыма.
Раньше Гарольд курил довольно много, причем не только очень крепкие сигары, но и кое-что такое, от чего я просто приходил в ужас. Проблемы с сосудами заставили его отказаться от этой привычки.
— Я никогда не думал, что можно получить решение с устойчивой слабой сингулярностью напрямую в одиннадцатимерии. Какие у Вас интересные карандаши, Александр, это Киото 1922 года выпуска? — Реджинальд погасил в пепельнице только что начатую сигарету.
— Да, — удивился я.
— Лет пять-семь назад я работал в Японии. Очень люблю такие карандаши.
— Да, Япония это хорошо… В то время вся Япония на ушах стояла из-за «анаграмм» Биркенау. Много бы я дал, чтобы взглянуть на эту его установку, — в задумчивости произнес Гарольд.
Сонная хмурая официантка принесла нам кофе. Ее заспанные глаза смотрели на нас с недоумением, к которому примешивалось легкое раздражение. Я в какой-то степени разделял ее чувства.
— Так, Сашка сладкое не любит… Реджинальд, шоколад будешь? — обратился Гарольд к де Краону и, получив утвердительный кивок, крикнул вслед девушке, — две плитки «Гая Одина», а потом итальянского 80-типроцентного!
— О, — оживился Реджинальд, — здесь есть неаполитанский «Один»? Не думал найти его в Москве. У них вышла новинка, с острым перцем и апельсином.
— Ага! Правда, во вторую партию они переложили апельсина.
Девушка обернулась:
