— Но ведь ты умный парень. Поэтому все будет хорошо. Правда?
Сережа конвульсивно дернул плечом. В этот момент в комнате бесшумно появилась Лена, которая до того мирно спала в соседней комнате. Она встала в дверях таким образом, что была отгорожена шкафом от своего мужа Фирсова и от Романова, и только Сережа мог ее видеть. Она начала что-то показывать Воронцову знаками — торопливо, встревоженно. По всей видимости, она слышала, о чем говорят мужчины.
Сережа неловко кашлянул, а потом произнес:
— Мне это… выйти надо.
Фирсов кивнул, а Романов распустил игравшие желваками угловатые темные скулы и проронил:
— Да, конечно.
Сережа встал и пошел к Лене, а вслед ему метнулся негромкий и почти неразличимый быстрый говорок Фирсова:
— Никуда не денется, ключ у меня в кармане.
Сережа вошел в ванную комнату, куда, по идее, он и отпрашивался. Лена молча зашла туда вслед за ним и произнесла:
— Они предлагают тебе ехать в Москву?
— Да.
— А ты?
— А я пока что не соглашаюсь.
— Почему? Боишься?
Сергей хотел метнуть ей в глаза горячий взволнованный взгляд, но почему-то даже не повернул в ее сторону головы. Его неожиданно спеленала холодная, истовая злоба. Холодная ярость. Почти ненависть ко всем этим Фирсовым и Романовым, которые однажды поймали его на непростительной глупости и теперь возомнили, что могут манипулировать им, Сергеем Воронцовым, как им вздумается.
— Почему? — переспросила Лена.
Он заставил себя посмотреть на нее. Верно, вот так же он смотрел на Лену два с небольшим года назад, когда они были вместе. Нет… не так. Тогда все было иначе. А сейчас все по-другому. Да, по-другому. И кто бы знал, кто бы знал…
— Я не знаю, Сережа, как ты хочешь поступить, — тихо проговорила она, — но мне почему-то страшно за тебя. Может, не надо?
— Ехать в Москву? Изображать из себя Аскольда?
— Да. Они, конечно, предложили тебе деньги, но ведь ты не понимаешь, на какую опасную игру соглашаешься.
— А ты понимаешь? — эхом откликнул Сергей.
— Я — тоже.
— А кто? Кто понимает? — с неведомым ожесточением спросил он.
Ее плечи тронула как будто бы легкая судорога.
— Ну кто… Алексей, мой муж, наверно. Романов еще. Не надо… не надо, — с запоздалой распахнутой искренностью вырвалось у нее, но Сережа, на которого имя Фирсова подействовало как государственный флаг Советского Союза на быка, уже упрямо сжал губы и произнес:
— Значит, опасно, говоришь? Опасно? Ну что ж… не все ж мне киснуть в этой глуши. А там мне хоть будут платить реальные деньги. Пора прекращать быть Нищиным! Понимаешь, нет? — И, после паузы, смоченной выступившим на лбу потом, добавил. — Ведь перестала же ты быть Солодовой…
