– Сельджук-хатун, – заговорил он, не скрывая своего волнения, – я попросил тебя прийти ради дела чрезвычайного, рокового. (Вот каким словесам учили его те молодцы!) Ты, живая совесть нашего рода, будешь судьей в борьбе между Баязидом и мной.
– Судьей?! – прервала я его. – В борьбе один судья – сила.
– И право! – раздраженно добавил Джем. – Сельджук-хатун, ты старейшая из Османов, и я умоляю тебя убедить Баязида, сколь гибельна для империи братоубийственная война, мы ведь еще не оправились от распрей между сыновьями Баязида Молниеносного! Скажи моему брату, что я не желаю ни смерти его, ни румелийских его владений – пускай остаются у него! Мы сыновья одного отца. Так будем жить как братья, в ладу и мире, властвуя каждый над своей половиной империи Османов.
Видите, до чего доводит человека сомнительная дружба, близость с полумужчинами – с поэтами! Какой вздор просил меня Джем изречь от его имени!
– Джем, – сказала я, – твои слова нелепы. Пойми это! Чей разум допустит раздел великой империи, да и останется ли она великой, будучи поделена? Сражайся! Это единственный для тебя выход, как ни отвратительно мне братоубийство.
– И все же тебе оно не так отвратительно, как мне! – с горячностью прервал меня Джем. – Чем я буду лучше Баязида, если предложу ему принять смерть вместо меня? Ты нам тетка, Сельджук-хатун, именно ты должна придумать выход, который позволит обоим твоим племянникам остаться в живых.
– Попробую, – пришлось мне ответить. Я поняла, что Джем не отстанет, пока не вырвет у меня обещание. На своем веку я видела многих мужчин: каждый считал себя призванным навести в мире порядок, а не умел справиться с наипростейшим – со своим домом, женами или слугами.
Я еще не договорила, а Джем взял обе мои руки и прижал к своей груди. Удивительная способность была у него – даже совершая явную нелепость, Джем тебя покорял, было трудно отказать ему.
Я чувствовала – пока он приказывал приготовить мне карету, пока назначал мне свиту и стражу, – как с каждой минутой все больше сживаюсь с возложенным на меня поручением. Еще недавно я просто высмеяла бы вздорную его затею, а теперь уже обдумывала ее, старалась перевести на трезвый язык рассудка.
– Сельджук-хатун, – сказал Джем, обнимая меня на прощание, – мысленно я буду рядом с тобой! Да приведет тебя аллах к нам с доброй вестью!
Несколько часов ехали мы, но, поглощенная мыслями, я не замечала дороги. Возле Баязидова стана стража остановила нас. Начальник стражи меня узнал – я так долго жила на земле, что все видные люди империи, несколько поколений их, успели меня запомнить. Поэтому меня проводили к Баязиду без промедления.
