После завтрака дружина выстраивалась во дворе буквой “П” по периметру школьного плаца. Горнили горнисты, отчаянно барабанили барабанщики, взвивался ввысь по флагштоку лагерный красный стяг. “Дружина! Смирно! Равнение на флаг!” И становилось тихо, муха пролетит — услышишь. Строй замирал, и начиналась сдача отрядных рапортов председателю совета дружины, голосистой и тоже почти взрослой Лене Кошель. Всё как обычно: в отрядах все здоровы… серьёзных нарушений дисциплины не выявлено… И все четырнадцать утренних лагерных линеек рядом с Леной стоял директор лагеря, он же директор Бараньской средней школы.
Иван Петрович Козлов. Строгий и немногословный. Однорукий инвалид войны. Его боялись все. Интересно: имя, отчество и фамилия у него были совсем русские, а вот речь отличалась специфическим белорусским акцентом; особо выразительно звучали твёрдое во всех случаях “р” и не менее жёсткое грассирующее “г”. Я такое “г” потом несколько лет слушал в кубанских степях и станицах, но, пожалуй, у южан оно всё-таки помягче, понежнее. На всю жизнь запомнилась мне одна Артурова байка по этому поводу. Встречаются два мужика. Один другому говорит: “Друг, бяры, закуры”, а тот отвечает: “Благодару, не куру, табак дрань, трапкой смярдзиць”. То есть тряпкой воняет табачище! Я думаю, что Иван Петрович был русский, но с детства вырастал среди белорусов. Вообще, какая разница — русский, белорус? “Все мы славяне”, — как-то мимоходом заметил Артур. Позже, когда вырос, я узнал, что солдаты и офицеры Красной Армии, когда погнали немца на запад, а потом ворвались в его берлогу, даже в атаку ходили со словами: “Вперёд, славяне!” И подымались из окопов вместе — русский и украинец, татарин и таджик…
Мы ходили в походы, собирали грибы, дважды ездили на экскурсии по местам партизанских боёв. Сколько тогда довелось услышать леденящих сердце историй о зверствах фашистов над мирным населением…
В общем, всё шло по плану, и, вероятно, поэтому наше лагерное настроение потихоньку начало, как тиной, затягиваться скукотой и преснятиной. Что бы такое-эдакое придумать? Как всегда, придумал Артур.
— Не кажется ли тебе, друг, что пора нам прошвырнуться по этим заповедникам? — прищурясь, с улыбкой повёл он однажды рукой по садам и огородам по ту сторону Днепра.
Впрочем, Днепр — пожалуй, чересчур сильно сказано. Это там, внизу, на Украине, “редкая птица долетит до середины”, а здесь и воробью нечего делать. Однако течение вполне шустрое, ширина приличная, и потому, когда мы купались, пляж непрерывно оглашался воплями вожатых: “Ребята! Не заплывайте за буйки! Доложим директору!” Только больно мы их слушали…
