— Ложь!
— Я не лгу!
— Ну, хватит, — сдался Бартон, меняя тему. — Так чем же я не устраиваю тебя в роли капитана?
Алиса закусила губу.
— Речь не о том, как ты управляешь судном или обращаешься с командой; это все ты делаешь прекрасно. Нет, я о другом: ты не в силах справиться с самим собой.
Бартон присел.
— Ну, давай, давай. Только о чем ты?
Алиса наклонилась вперед. Ее лицо скрылось в тени.
— Прежде всего, ты не можешь прожить на одном месте больше недели. Через три дня ты уже взвинчен. К седьмому — мечешься, как тигр в клетке.
— Избавь меня от зоологических сравнений, — прервал он ее. — Ведь ты же прекрасно знаешь — только что я просидел на одном месте больше года.
— Да, пока строилась лодка. Но и сейчас ты выбрал такой проект, который позволил как можно быстрее ее закончить. К тому же, ты постоянно уезжал куда-то, оставляя нас работать на судне. Тебя тянет побывать всюду, узнать новости, изучить редкие обычаи и все еще незнакомые тебе языки — неважно что, был бы предлог удрать.
— Это болезнь души, Дик. И я сказала только об одном ее проявлении. Тебе невыносима любая остановка, но дело не только в этом… ты сам себя не выносишь, сам от себя пытаешься сбежать.
Он встал и принялся вышагивать взад и вперед.
— Значит, ты утверждаешь, что я сам себя не выношу. Какое жалкое существо! Он не любит даже себя — значит, другие тоже не могут его любить.
— Ерунда! Этого я не говорила!
— Все, что ты несешь, — чистой воды вздор!
— Вздорные мысли в твоей голове, а не в моих словах!
По ее щекам потекли слезы.
— Но я… я люблю тебя, Дик!
— Видимо, не настолько, чтобы выносить мою никчемную эксцентричность.
Она всплеснула руками.
— Никчемную?
— Меня одолевает жажда странствий. Так что же? Надо ли над этим потешаться? Достоин ли осмеяния бегун, который чувствует зуд в ногах?
Она слабо улыбнулась.
— Нет. Я лишь заклинаю тебя избавиться от него. Это не зуд, не жажда странствий, Дик. Это обреченность.
Алиса встала, закурила сигарету и, размахивая ею перед носом Бартона, продолжала:
— Посмотри! В свое время на Земле я бы никогда не осмелилась закурить. Леди не могла себе этого позволить… особенно, если ее муж — эсквайр, а отец — епископ англиканской церкви. Леди не могла выпить больше допустимого приличиями… не могла, наконец, выругаться! Я уж не говорю о том, чтобы лезть в воду голой или проткнуть копьем человека!
— И вот я, Алиса Лиддел Харгривс из поместья Кафнеллс, истинная аристократка, позволяю себе все это — и много большее… веду себя в постели так, что покраснели бы обложки французских романов, которые любил почитывать мой бывший супруг. Я изменилась! Почему же не можешь измениться ты? Сказать по правде, Дик, я устала от бесконечных странствий, от вечной тесноты на маленьких судах, от неуверенности в завтрашнем дне. Ты же знаешь, я — не трусиха. Все, что мне нужно, — найти место, где говорят по-английски, где собрались подобные мне люди, где царит мир; место, где мы могли бы осесть и иметь крышу над головой. Я так устала вечно скитаться!
