Она добавила последнюю фразу на всякий случай. Что, если Пискатор передаст ее слова Файбрасу? Рассеянность недопустима для пилота дирижабля.
— Не сомневаюсь в этом, — Пискатор улыбнулся. — Что же касается меня, то вы можете не опасаться соперничества. Амбиций я лишен начисто и вполне доволен своим положением, так как трезво оцениваю и мои знания, и способности. А Файбрас — человек справедливый. Меня значительно больше занимают мысли о цели нашего будущем полета — Таинственной Башне или Большой Чаше, как ее еще именуют. Я хочу отправиться туда и приобщиться к тайнам этого мира. Да, я не прочь пуститься в дорогу, но не горю желанием командовать. Мне не важно, в каком качестве я там окажусь. Бесспорно, я не обладаю вашей квалификацией и готов довольствоваться меньшим чином.
Джил помолчала. Этот человек принадлежал к нации, поработившей своих женщин; по крайней мере, так было в его время — в 1886–1965 годы. Правда, после первой мировой войны там произошли некоторые сдвиги… Но теоретически он должен был разделять традиционное отношение японца к женщинам — чудовищное отношение. С другой стороны, люди менялись в мире Реки… пусть только некоторые…
Вы действительно так думаете? — спросила она. — Это ваше искреннее мнение?
— Я редко говорю неправду… разве только щадя чьи-то чувства или пытаясь избавиться от навязчивых дураков. Понимаю, о чем вы сейчас думаете. Может быть, вам удастся скорее понять меня, если я признаюсь, что одним из моих наставников была женщина. Я провел с ней десять лет… пока она не решила, что я немного поумнел, и могу отправляться к следующему учителю.
— Чем же вы занимались?
— Буду счастлив объяснить вам, но в другой раз. А сейчас позвольте вас заверить, что во мне нет предубеждения ни против женщин, ни против не-японцев. Все это со мной было, но подобная ерунда выветрилась много лет назад. Например, какое-то время после войны я был монахом секты Дзен. Кстати, вы имеете представление об учении дзен-буддистов?
— После 1969 года о нем вышло много книг. Я кое-что читала.
— Ну, и что вы извлекли из этом чтения?
— Весьма немногое.
— Это естественно. Как я уже сказал, вернувшись с войны после демобилизации из флота, я обосновался в монастыре. К нам пришел новый послушник — белый человек, венгр. И когда я увидел, как к нему относятся, то внезапно осознал то, что до этой поры ощущал лишь подспудно, в чем боялся признаться самому себе: никто из последователей учения — ни ученики, ни наставники, — не избавлены от расовых предрассудков. Свободен от них только я. У них вызывали неприязнь и китайцы, и вьетнамцы, и монголы. Я понял, что учение Дзен никому ничего не дает. Видите ли, в нем отсутствует цель. Точнее, его единственная задача — разрушить попытки достижения любой целью. Парадокс, не правда ли? Но это именно так.
